Ад Вороновский - Половина солнца

Слёзы были где-то далеко. Внутри. Снаружи была пустота.

И он наблюдал за пустотой. Погружённый в свои мысли, ему было чрезвычайно тяжело вылезти из них, из своего затерянного мира, в нашу реальность. И я понимал его – это действительно невыносимо.

Терять близких.

Даже тех, кого не особо понимал, не любил всей душой.

Хотя кто знает. Коул был тем человеком, который старался любить. Даже если не любил на самом деле.

Он мог любить свою мать, а мог и не любить.

Но он скорбел. Скорбел так, как скорбят лишь по тем, без кого не смогли бы выжить, без кого не смогли бы просто быть на этом свете.

Должно быть, все матери этого заслуживают.

Только не моя.

Но сейчас не о ней.

Фингал под глазом болел после рождественской вечеринки. Аарон попал прямо в тот глаз, откуда я недавно достал… эту дрянь.

Утром на завтраке нам не делали выговоров, потому что это было подарком лицея – да и учителя наверняка сами хорошо проводили время. Коул напился так, что периодически отрубался и снова оживал, слегка протрезвев, и просил налить ещё. Было странно видеть человека, который ненавидит алкоголь, пьющим.

Да ещё и Мейерхольд завалился прямо посреди веселья и снова приставал ко мне со своими кулаками. Кажется, я даже плюнул ему в лицо – слишком уж был пьяным для адекватной драки. Вскоре Дэмиан оттащил его и выгнал за дверь, чуть ли не ударив в спешке парня гитарой по голове. Хорошо, что он догадался этого не делать – попало бы и по мне.

Да уж, Рождество и вправду выдалось весьма диким.

В моей голове сохранились детали почти всего произошедшего, так уж выходило, но лучше всех праздник помнил Эндрю, который сделал всего пару глотков. Совершенно не понятно, как можно находиться в пьяной компании трезвым. Самоубийство какое-то.

Чёрт, но сейчас снова не о том.

Хэллебор стоял передо мной. Кажется, он упал бы на колени, но не умоляя меня, а просто устав стоять, устав прилагать усилия к тому, чтобы двигаться и держаться. Наконец сосед произнёс свою просьбу. Произнес её так, будто это было первое и последнее, о чём он меня попросит.

Первое и последнее.

– Прошу, отведи меня на её могилу.

Губы дрожали, как и руки, как и колени.

Он собрался. Дрожь немного унялась.

Но повторять он не стал. Открыл рот для пояснений, но тут же понял, что они не нужны.

Я отвёл взгляд. Кивнул.

– Коул. Я ещё никогда не переносил своей аномальной посторонних людей, так что не обещаю благополучный исход, но… Могу попытаться сделать всё, что будет в моих силах.

Он снова кивнул. Закрыл глаза, потёр веки пальцами. Устало. Измученно.

– Я верю в тебя. В твои способности. Ты мне нужен сейчас. Мне нужна… твоя сила. Нужна.

Он произносил слова едва слышно. Его обычно спокойный, несколько даже шероховатый голос казался хриплым и больным.

Очень печальным. Печальным не до такой степени, когда ты слышишь в голосе человека какие-то жалостливые нотки, а таким, как когда он звучит, словно хрип алкоголика со стажем; несчастного больного, обречённого на гибель; как будто бы человек говорит с ножевым ранением в животе, мямлит, стараясь бормотать чётче, перед самой смертью.

Практически так оно и было – смерть нависала над ним. Но не собственная гибель.

Смерть его мамы.

– Это… будет больно?

Мы оба не заметили молчания, воцарившегося в комнате. Он – погружённый в отчаяние, я – в раздумья.

В такие моменты, я знаю, мысли текут медленно.

Те же, кто находятся рядом с потерпевшим горе, думают, напротив, чуточку быстрее.

Даже не те, что рядом, а те, кому хоть немного не плевать на этого человека.

Не того, кто умер.

А того, у кого кто-то умер.

Мне не было плевать на Хэллебора сейчас. Я был порою неправ по отношению к некоторым людям, может быть, даже был эгоистом – но раз я могу сделать что-то для своего соседа, я сделаю это. Потому что все эти клятвы о верности до гроба, о пожертвовании всем ради другого – они пусты, если ты не способен совершить хотя бы то, о чём просит тебя этот человек в данный момент.

Я отрицательно помотал головой.

– Нет. Это, разумеется, не то, что я делал тогда во время пожара – нужно не просто образовать тоннель, надо туда проникнуть, связывая его между разными пространствами. Всё намного сложнее, трудно объяснить… Это не больно, нет, скорее, очень холодно. И, вполне вероятно, страшно. Не просто же так люди с детства боятся темноты. Во тьме – все страхи, всё невидимое и всё сокрытое. Тьма – окутывает, пожирает и не отдаёт, в отличие от света, – не греет и не уничтожает. Она поглощает. Так что тебе надо будет крепко в меня вцепиться и не вглядываться во мрак. Там ты сможешь найти отражение истинного кошмара, найти собственные страхи, о которых даже не подозревал, и никогда уже о них не забыть. Самостоятельно, разумеется, по коридорам из тьмы я блуждаю недолго, потому что быстро нахожу нужные пути, порою даже вижу свет в конце тоннеля, забавно, правда? Ну так вот, лично для меня всё это не проблема. Тебе же надо быть настороже. Ты всё понял?

Коул кивает. Я вздыхаю в ответ, ощущая тяжесть его печали. Скорбь заставляла почувствовать пустоту даже меня. А с чем уж я точно не хотел сталкиваться, так это с ней. Темнота лучше, чем пустота. В темноте можно найти что-то, отыскать свет, поймать живое или осязаемое – в пустоте же не существует абсолютно ничего. Даже тебя самого.

Я встал, глядя на повесившего голову Коэлло.

– Отправляемся сейчас или ты хочешь подождать, подготовиться морально?

С ответом он не медлил.

– Сейчас.

Я кивнул.

– Хорошо.

Он наконец снова посмотрел на меня, ожидая указаний. Я протянул ладонь.

– Возьми меня за руку. Мне придётся провести тебя сквозь саму тьму, да такую непроглядную, что можешь споткнуться о собственные ботинки. Не отпускай меня, – снова предостерёг я Коула, грубовато сжав его ладонь. – Это очень важно.

Он кивнул, вяло сжав руку в ответ. Это было не очень приятно: ладони у него были сухие, шероховатые. Но я просто не обращал на всё это внимания, открывая портал.

– Опиши это место поподробнее. Желательно прямо сейчас ярко представить образ и припомнить детали, отличающие его от прочих. Ты же там бывал когда-то раньше?

– Да. Могу описать детали… я был там. На похоронах бабушки.

– Отлично. Начинай.

Коул даже для верности назвал мне адрес, хоть я не знал, помогает ли это, рассказал о кладбище поподробнее. Я примерно представил местность и, сконцентрировав силы и призвав тьму, открыл портал.

– Не теряйся.

В последний раз предупредив его, я ступил внутрь тоннелей из темноты.

Коэлло потащился вслед за мной, чуть сильнее сжав руку. Я почувствовал себя спокойнее и увереннее, погружаясь во мрак.

Вон он – мой дом.