Сири Петтерсен - Скверна [litres]

– Из-за твоего красивого друга.

Хирка ворошила стоявшие перед ней зеленые листья. Она не собиралась ничего есть. Еда здесь не имела вкуса и была вялой, даже несмотря на яркий цвет. И кому может не сделаться плохо от сырого мяса? Они что, все с ума посходили?

– Он далеко не так красив, как сам считает, – ответила Хирка, и она действительно так думала. Наиэль был пугающе красив. Красотой слепых. Но она не чувствовала никакой тяги к нему.

Аллегра вмешала сырой желток в кровавый торт и посмотрела на нее:

– У тебя нечеловеческая сопротивляемость, мой маленький друг.

Ример. Его зовут Ример.

Но Хирка ничего не сказала.

– Ешь, – велела Аллегра. – Я хочу, чтобы потом ты кое с кем встретилась.

Комната была перегружена мебелью, но здесь имелись знакомые Хирке вещи. Вещи, которые она понимала. Темные книжные полки. Мечи, веером развешанные на стене. Полный набор стальных доспехов со шлемом, перчатками и сапогами. Первые доспехи, которые она видит после отъезда из Имланда. Хирка провела пальцами по стали и почувствовала себя жертвой какого-то розыгрыша. Ей не позволяется забыть. Каждый раз, когда тоска по дому отступала, боги подсовывали ей под нос что-то знакомое. Сыпали соль на рану.

Аллегра положила ладонь на спину Хирки и подвела ее к дивану и креслам, стоявшим у камина.

– Сильвио, у нас гостья, – сказала она.

Сильвио сидел на обитом тканью стуле и просматривал книгу. Он взглянул на Аллегру. Седоволосому элегантно одетому мужчине с безупречно подстриженной бородой было около семидесяти лет. Он был обут в коричневые ботинки. И он, и Аллегра ходили в помещении в уличной обуви. Возможно, потому, что сами не мыли полы в доме?

– Это мой муж, Сильвио, – произнесла Аллегра.

– Хирка, – сказала Хирка и протянула ему руку. Он встал, поприветствовал ее за руку, но не смог скрыть охватившую его неуверенность. Он не ожидал встретить незнакомку. Его глаза блуждали между Хиркой и Аллегрой.

– Я… собирался… – он развернулся, подошел к окну и положил руки на подоконник. Казалось, он растерялся, будто потерял предмет, которого не было на обычном месте. – Кое-что принести, – сказал он наконец.

– Энциклопедию, – произнесла Аллегра. – Ты собирался принести энциклопедию.

Он кивнул и вернулся к стулу. Открытая книга лежала на сиденье. Он взглянул на Аллегру, та утвердительно кивнула. Он взял книгу и снова уселся. Хирка нахмурилась. Она знала, что это. Потеря памяти.

За спиной у Сильвио находилась распахнутая дверь. Хирка разглядела стену, увешанную картинами и рисунками. Ей показалось, она видит что-то важное, но не понимает, что именно. Аллегра проследила за ее взглядом и быстро закрыла дверь.

– Это его кабинет. Извини, там ужасный беспорядок, – сказала она. – Все потому… Может, этого и не видно, но он болен. Я поняла это несколько месяцев назад.

Хирка удивленно смотрела на Аллегру.

– Вы не давали ему корень Илира?

– Дорогуша, я давала ему все, что можно купить за деньги. Никто и ничто не может ему помочь.

Хирка разинула рот от изумления. Они не умеют. Они действительно не умеют. Ей прекрасно удавалось останавливать потерю памяти. Это несложно. Правда, пациент теряет в весе и не может есть то же, что и раньше, – от привычной еды ему становится плохо. Но это не слишком высокая цена за то, чтобы не забыть себя и всех, кого ты любишь.

После приезда сюда я не видела корня Илира.

Комната закружилась у нее перед глазами. Розыгрыш богов становился все более очевидным. Большая шутка. В Имланде есть то, что может спасать жизни здесь. А здесь есть вещи, которые могут спасать жизни в Имланде. Два мира. Море проблем. И никаких следов Потока. Никакой возможности преодолеть преграду. Единственным, кто мог открыть врата между мирами, был тот, кто собирался уничтожить их.

Хирка рухнула на подставку для ног и осталась сидеть. Аллегра опустилась на корточки перед ней.

– Знаю, дорогуша. Это невыносимо. Нет слов, – она снова заправила прядь волос Хирки за ухо. – Но ты можешь нам помочь.

Хирка покачала головой. У нее не осталось даже чайного листа, вообще ничего. Она была целителем без целительной силы.

– Я ничего не могу сделать, – сказала она. Слова высыхали во рту до того, как она успевала произнести их.

Аллегра поднялась.

– Ты можешь поговорить с ним. Ты знаешь его язык. А он может спасти Сильвио.

Хирка закрыла глаза. У нее в голове промчались рассказы Стефана. Грааль, распространяющий гниль. Болезнь. Искусственное поддержание жизни в людях. Если он способен поддерживать жизнь в людях, то и его брат может. Наиэль. Аллегра хотела сделать мужа рабом крови.

Хирка пристально посмотрела на нее.

– Вы охотитесь на забытых, но хотите сделать любимого одним из них?

Аллегра вертела кольцо на пальце так, словно оно внезапно потяжелело.

– Я не охочусь на них. На них охотится Стефан, и всегда охотился. Вот что я пытаюсь тебе сказать. Он простой человек. Он не понимает, что источник способен спасать жизни, а не только отнимать их.

Хирка помотала головой. Она встречала забытых. Видела, что кровь слепых делала с людьми.

– Они гниют… Они воняют…

– Они не воняют! Они живут! Они помнят! И человек никогда не сможет стать таким сильным и хорошим, как они! Стефан уже задурил тебе голову. Он не видит возможностей. Его уничтожила собственная история. Он всегда будет их ненавидеть и никогда не нарисует тебе правильной картины.

Хирка взглянула на Сильвио. Он листал книгу быстрее, чем можно читать. Он не знал, что делает. Просто листал. Он – оболочка, которая с каждым днем будет пустеть все больше.

Аллегра протянула к ней руку.

– Хирка… Мой маленький друг. Как бы ты поступила? Если бы на его месте оказался твой любимый? Ты бы спасла его?

Тысячу раз, если бы пришлось.

Но Хирка не произнесла этого вслух. Она взяла Аллегру за руку и встала. Аллегра вывела ее на балкон. На улице снова пошел дождь.

– Я понимаю твои сомнения. Стефан принимает его за дьявола, но взгляд Стефана затуманен. И он никогда не сможет понять. Я знаю их лучше, чем он.

– Знаете их?

– В нашей семье существует легенда об одном из моих предков. Он был художником. Признанным художником, который исчез в молодом возрасте. Говорили, напился до смерти. Или покончил с собой. Но картины, которые не могли быть написаны никем, кроме него, продолжали появляться на рынке даже спустя 150 лет со дня его рождения. В его дневнике говорится, что он познакомился с одним человеком. С тем, кто повидал все, что предлагает этот мир, кто оставлял города в руинах и возводил новые, к слову, Венеция как раз из таких. Его новый друг был основателем и разрушителем, врачом и ученым, авантюристом… Этот человек настолько пленил его, что он бросил все и последовал за ним. Его не смогли удержать ни жена, ни дети, ни наследство. У его могущественного нового друга были клыки, как у дикого зверя. Сануто. Зуб. Это имя моей семьи.