Сири Петтерсен - Скверна [litres]

– Да, я знаю, что это такое. И да, я думала, это исчезло вместе с Урдом.

Волосы у него на затылке встали дыбом. Он пришел сюда по наитию. Шанс был минимальным. Но он получит намного больше, чем ожидал. Он не решался говорить, чтобы она вновь не закрылась от него.

– Ты должен помнить, Ример-отче, что Урд был могущественным человеком. Он знал, что я выросла среди умных женщин и мужчин с сомнительной репутацией. Что еще ребенком я научилась многим вещам. Вещам, из которых он мог извлечь большую пользу. Я могла либо поделиться с ним этим, либо умереть. Такой у меня был выбор. А лишить мир такого тела, как мое, было бы слишком большим грехом, поэтому я выбрала первое. Но ты мужчина другого типа. Поэтому я спрашиваю тебя: зачем мне делиться с тобой тем, что может стоить мне жизни? Зачем мне сознаваться в чем бы то ни было и отдавать то, что тебе нужно, если за это меня сожгут и сбросят со скалы Аскеберг?

Ример уставился на клюв. Она права. Урд занимался слеповством. Пользовался запретным Потоком. Знанием, которое, как полагал Ример, было скрыто и забыто. Если бы Совет понял, чем занимается один из его членов, его остановили бы задолго до того, как он смог причинить кому-нибудь вред. Дамайяти тоже это знала, и у нее имелись все основания бояться Совета. Он должен заверить ее, что члены Совета никогда ничего не узнают.

Он вновь взглянул на нее:

– Я даю тебе слово.

– Ты говоришь так, будто твои слова действительно что-то значат. И они значат многое для тебя, правда ведь?

Он видел, что она удивлена.

Дамайянти прикусила губу.

– Кровь – это жизнь. Кровь пробуждает ворона. А ворон – болтливая птица. Я услышала это задолго до того, как стала достаточно взрослой, чтобы понять. Дай клюву тело, из которого он сможет вещать, и можешь разговаривать с кем угодно.

– Слеповство, – услышав это, она отвела взгляд.

– Никто из употребляющих это слово в наши дни не знает его значения, Ример-отче. Совет тоже пользовался Потоком так же, как и трупорожденные. Так было раньше. До того, как сожгли книги. В те времена мужчины были рабами или истекали кровью на полях сражений.

– Имлинги до сих пор служат и сражаются.

– Ты не такой упрямый, как Урд. Он сидел на том же месте, где ты сейчас. Он тоже думал, что, возражая мне, проявляет силу.

Опять Урд. Я иду по следам сумасшедшего.

У Римера появилась острая потребность выйти. Голова казалась тяжелой, и он больше не был уверен в том, что именно он ищет. Если эта женщина действительно владела слеповством и могла использовать Поток так, как это когда-то делали слепые… Что тогда? Что ему с этим делать?

Она – погибель.

Он взял клюв и встал.

– Урд – это Урд. Я Ример Ан-Эльдерин. Я Колкагга и Ворононосец одиннадцати государств. Я уже проявил столько силы, сколько хватило бы на целую жизнь. И я говорю, что имлинги до сих пор служат и истекают кровью только потому, что это правда.

Она посмотрела на клюв в его руке.

– Хочешь узнать, как он работает?

Ример не ответил. Дамайянти поднялась.

– Ты думаешь, предмет в твоих руках – это зло. Ты думаешь, это орудие убийства. Колдовство набирнов. Но в Потоке нет ни добра, ни зла. Он то, что он есть. Он может дать тебе все, что ты хочешь, или забрать у тебя все, что у тебя есть. Не пользоваться им, не владеть его силой – это сумасшествие, но это ты и так знаешь. Ты желаешь получить контроль. А вдруг я скажу, что голос ворона не знает границ, Ример? Что он может пролететь через горы и через земли?

Она взяла его за ремень, приблизилась вплотную и прошептала ему на ухо:

– Что, если я скажу, что ворон может перенести голос через все границы, даже через границы между мирами?

Он сжал клюв в кулаке и отступил, не глядя на нее. Она не должна заметить, какой эффект произвели на него последние сказанные ею слова.

Хирка. Он может поговорить с Хиркой. Услышать ее голос, и это несмотря на то, что их разделяют невозможные границы.

– Какова цена? – спросил он и вспомнил Урда, который с криками исчез между камнями в лапах слепых.

– Урд был мастером по переоценке собственных способностей, – ответила она, как будто прочитала его мысли. – Он был слабым человеком и имел слишком высокое мнение о себе. Ты не такой, Ример Ан-Эльдерин.

Зачем мы явились сюда? Зачем мы обсуждаем это?

Все произошло так быстро – шаг, потом другой. Он положил клюв ворона на стол, и вот они уже говорят о слеповстве. О гнили, которая может стоить жизни им обоим. Ей скорее, чем ему. Ее слово ничего не значит против его слова.

Римеру оставалось только восхищаться мужеством Дамайянти. Все, что ей надо было делать – это отрицать. Сказать, что она никогда раньше не видела клюва. Что она совершенно не разбирается в Потоке. Но она открылась ему и теперь была такой же естественной и нагой, как на сцене. Открылась члену Совета. Ворононосцу.

– Не спеши, Ример Ан-Эльдерин. Такие дела за одну ночь не делаются. Чтобы понять Поток, надо понять историю. Понять войну.

– Историю о войне я впитал вместе с молоком матери, – ответил он.

– Да что ты говоришь? Так что же было основным событием? – она склонилась к нему. Ее груди увеличились в размерах.

– Мы победили, – сухо ответил он.

– О, ты должен понять одну вещь, Ворононосец… Важно не то, кто победил. Важно, кто проиграл.

Кривые дома теснились вдоль канала. Вечер скрыл их за завесой тумана. Ничего страшного. Хирка радовалась тому, что она невидима. Аллегра проводила ее на лодке до дома, где остановились ее спутники. Как только лодка скрылась из вида, Хирка сняла с себя обувь, в которой ногам было больно, и натянула желтые сапоги.

Она знала, что ей не стоит бродить по окрестностям в одиночестве, но туман дарил ощущение безопасности. Надо собраться с мыслями. Отыскать правду. Но граница между правдой и неправдой размылась. Правда и неправда были лишь мнениями людей, которым что-то от нее нужно. Единственное, что оставалось непререкаемой правдой – никто не знает, кто она. И никто не должен узнать. Особенно Наиэль.

Из одного канала поднимался запах гнили. Казалось, он не беспокоит никого, кроме Хирки. У нее появилось неприятное ощущение, что она обоняет то, чего еще не произошло. Аллегра сказала, чтобы она наслаждалась городом, пока он существует. Пока не ушел под воду. У людей не имелось ровным счетом ничего, рассчитанного на долгое время. Венеция не рассчитана. Весь их мир тоже.

Хирка остановилась перед дверью. Что ей делать? Войти внутрь и пойти к Стефану, к мужчине, который, по словам Аллегры, планировал убить ее? Или к слепому, который утверждает, что она – орудие уничтожения Имланда? Или же просто уйти и надеяться, что она больше не встретит никого из них?