Юрий Астров - Квинтовый круг [сборник litres]

Котя и Шашлычник вышли.

– Как вы себя чувствуете? – участливо спросил человек, усаживаясь в кресло за стол.

Я понял, почему его лицо показалось мне знакомым: оно напоминало черты лица писателя Бунина, и не столько сходством, сколько своим благородством, интеллигентностью.

– Чувствую себя вполне нормально, если не учитывать того положения, в котором я оказался.

– А что вас не устраивает в этом положении?

Меня несколько озадачил этот вопрос.

– Неопределенность, – ответил я.

– Не могли бы вы более конкретно сказать?

Такое начало меня не устраивало, и я, отвечая вопросом на вопрос, решил направить разговор в нужное русло.

– Где я нахожусь?

– В данный момент вы находитесь в кабинете главного врача, – человек развел руки в стороны, одновременно поднимая их вверх, подчеркивая жестом сказанное.

– Какого заведения?

– Лечебного, – уклончиво ответил человек.

– С психиатрическим уклоном? – решил добиться я своего.

– Ну… – человек помедлил с ответом, – если вас устраивает такая формулировка, то – да.

«А если не устраивает?» – подумал я, но не стал заострять на этом, торопясь все выяснить и покончить побыстрее.

– Зачем меня сюда привезли?

– Сюда всех привозят обычно с одной целью – избавить от душевного недуга.

– Я не сказал бы, что меня привезли «обычно», – возразил я.

Человек пожал плечами.

– Может быть, с вашей точки зрения, это и не совсем обычно, а с нашей – ординарный факт.

Я начал заводиться.

– И часто ли к вам привозят людей под наркозом, причем привозят весьма подозрительные личности?

Человек сделал вид, что ему не очень приятен этот вопрос.

– Если вы имеете в виду наших санитаров, то… – он постучал шариковой ручкой по столу, подыскивая слова для завершения фразы, – то согласен, что среди них малый процент деликатных людей.

Это ж надо так закруглить ответ!

– Меня привезли не санитары.

Человек за столом улыбнулся.

– Как вы можете это утверждать со стопроцентной уверенностью, если сами сказали, что были под наркозом? – он был явно доволен своим вопросом. – Хотя наркоза в вашем случае и не было: просто успокоительный укол, который разрешается делать санитарам, если пациент ведет себя не вполне корректно.

Я решил не терять время на уточнение этой детали.

– И откуда же меня привезли?

– Из дома. Позвонили соседи, – спокойно ответил человек за столом (он не представился мне), – мы им оставили наш номер телефона еще в первый раз.

Я понял, что здесь явная неувязка, и это меня успокоило. Мне стало даже смешно.

– И я вел себя так буйно, что меня поместили в изолятор с женщиной?

– С женщиной? – лицо мужчины вытянулось от удивления. – Такого быть не может! – и тихо, будто про себя: – Хотя, конечно, столько месяцев воздержания могли породить такой вид галлюцинации… – и снова мне: – так, говорите, с женщиной? Интересно… вы просто забыли, да и, насколько мне не изменяет память, вас вообще не помещали в изолятор. Сейчас уточним…

Мужчина открыл один из ящиков стола и достал скоросшиватель.

– Вот, – сказал он, раскрывая его, – вас привезли второго февраля и сразу же после санобработки поместили в двухместную палату номер шесть. И соседом у вас был поначалу подросток, а после его выписки и по сегодняшний день – слесарь с завода «Красный Октябрь», который вообразил, что он – чистокровная дворняжка из частного сектора Нижнего поселка.

Я оторопел.

– Когда, вы сказали, меня привезли?

– Второго февраля этого года, – повторил мужчина.

– Вы меня с кем-то путаете, – возразил я, – меня привезли сегодня ночью.

– Ошибаетесь, Виктор Иванович.

– Это вы ошибаетесь, простите, что не знаю вашего имени и отчества, я не Виктор Иванович.

– Кто же вы на этот раз? – спросил человек, так и не представившись.

– Вот уже тридцать три года, как я Новак Евгений Иванович.

Человек снисходительно улыбнулся.

– Вот уже почти сорок лет, как вы Князев Виктор Иванович. Убедитесь сами, – протянул, но в руки не дал раскрытый скоросшиватель, – разве это не вы?

На первой странице истории болезни моя фотография. Я сразу узнал ее – это я снимался для пропуска в редакцию. Снизу фломастером написано: Князев Виктор Иванович, год рождения, место жительства и так далее.

Я моментально осознал, что о какой-то там ошибке или недоразумении не может быть и речи. За меня взялись основательно.

– Разрешите мне позвонить, – попросил я, не особо надеясь, что мне позволят.

– В Организацию Объединенных Наций или еще куда?

– В милицию.

– А точнее, в Управление внутренних дел? И звонить, если не ошибаюсь, майору Искренко, – человек положил скоросшиватель в стол. – Этому Искренко вы звонили, когда еще поступили к нам. Говорили о каком-то выкупе, отрубленных кистях, воскресших покойниках и о мальчике… но ни в милиции, ни в редакции, в которой вы якобы работаете, о вас не имеют никакого понятия.

Человек оперся о спинку кресла и продолжил:

– Выслушайте меня спокойно, уважаемый Виктор Иванович, и постарайтесь понять, – человек сделал небольшую паузу, будто подыскивая слова. – Вы внушили себе, что являетесь другим человеком, внушили себе другую жизнь, выдуманную вами. Такое часто бывает в нашей практике и носит название фобии – навязчивого состояния, от которого мы стараемся вас избавить. И, надо сказать, что мы за эти месяцы кое-чего добились, иначе так бы просто здесь с вами не разговаривали. Более того, дело так успешно продвигалось, что мы поговаривали о вашей выписке. Ваши фобии исчезали одна за другой. Но тут… – человек снова сделал паузу, причем артистично, даже голову наклонил, словно сокрушаясь, – появился мальчик – новая ваша фобия, и все пошло насмарку. Видите ли, Виктор Иванович, если с навязчивыми предыдущими состояниями было в основном более или менее ясно, то с фобией «мальчик» – сплошная черная дыра. Кто он, откуда появился в вашем сознании, чем повлиял на вас? – полная неопределенность. Поймите, Виктор Иванович, мы желаем вам скорейшего выздоровления, но без вашей помощи нам это будет сделать трудновато. Я почти уверен, что как только прояснится с этим мальчиком, мы быстро управимся с вашей фобией. Но вы, повторяю, должны нам и себе, в первую очередь, помочь.

– Что вам от меня нужно? – довольно резко спросил я.

– Рассказать все, что вы знаете об этом мальчике.

– А если я этого не сделаю?

Левая половинка сомкнутых губ у человека за столом слегка приподнялась, означая ухмылку, как у Моны Лизы.

– Тогда мы вынуждены будем прибегнуть к медицинским препаратам и зондированию вашего мозга, а это уж и не такая приятная процедура, смею вас заверить.

В переводе на обиходный язык это означает для меня допрос с пристрастием. Я заерзал на стуле, подавляя в себе зарождающуюся озлобленность.