Жан-Филипп Жаворски - Неумерший [litres]

Желая переломить ход битвы в свою пользу, Троксо стал чередовать приёмы. Он то водил рукой из стороны в сторону, прокручивая в ней щит, тем самым пытаясь отвести в сторону копьё одноглазого, то внезапно раскрывался в защите, стараясь зажать наконечник пики мечом и щитом. Неожиданно он скользнул в сторону, поджав ноги в коленях и втянув голову, чтобы сбить Комаргоса с толку и ранить его тыльной стороной меча в колено. Но секванский герой всякий раз делал либо шаг назад, либо неторопливо уклонялся, а Троксо дышал всё тяжелее, так как силы его были на исходе.

Решившись на отчаянный шаг, он изо всех сил запустил в противника мечом. Длинное железное лезвие, вращаясь и рассекая воздух, со свистом пронеслось к горлу одноглазого. Тот непроизвольно выставил древко копья и отбил меч, но при этом лишился защиты. Троксо набросился на Комаргоса и с размаху хватил по нему умбоном, а затем отбросил щит и поднял пику. Оба воина вцепились в копьё, борясь друг с другом за него. Воткнув наконечник копья в мягкую землю, Комаргос опёрся о древко, как о шест, и с раскрутки зарядил рыжему пяткой в живот. Тот тоже начал лягать недруга, даже резвее него самого, а затем быстро откатился назад, к брошенной колеснице одноглазого. Ликуя, он потянулся к оси колеса и выдернул свой дротик. Тот был короче пики, зато и легче неё – бросать его было куда удобнее. Силы соперников уравнялись.

Теперь пришёл черёд рыжеволосого воина томить противника, медленно обходя одноглазого, испытывая его терпение и делая вид, что вот-вот бросит дротик. Комаргос держал своё копьё под наклоном, подняв конец древка вверх и направив наконечник к ногам противника. В этой стойке он мог быстро взмахнуть им, чтобы отбить очередной бросок. Оба воина вновь начали поносить друг друга: одноглазый – высокомерно и грубо, рыжеволосый – насмешливо. Каждый подначивал соперника, пытаясь навести его на ошибку.

– Эй, Троксо! Поднатужься ещё чуток, и ты станешь весить меньше.

– Даже и тогда, Комаргос, это едва ли уравняет нас с тобой по силе.

– Давай же, рыжавый, бросай свою цацку!

– Я могу ведь и в тебя попасть. Негоже бить калеку.

– Поэтому ты отошёл так далеко? Ты боишься калеку?

– Вблизи я не могу выносить твою гнусную рожу.

Они продолжали передвигаться боком, но чем больше дразнили друг друга, тем меньше следили за брешами в обороне противника. Троксо всё дольше задерживал дротик на плече, копьё Комаргоса всё ниже клонилось к земле. Вконец измучившись, одноглазый воин воткнул копьё в землю и, ударив себя кулаками в грудь, разгорячённо выпалил:

– Давай же бросай! И покончим с этим! Я сыт по горло этой болтовнёй! Я здесь, чтобы драться, а не языком трепать!

Вызов был безрассудным. Нужно было обладать невероятной проворностью, чтобы уклониться от дротика, брошенного метким стрелком Троксо с расстояния всего нескольких шагов. Рыжий богатырь рассмеялся, сделал вид, будто вот-вот метнёт дротик, но вместо этого лишь вяло воткнул оружие перед собой.

– Не обольщайся, – усмехнулся он. – Я удавлю тебя голыми руками.

И безоружный он направился прямо на Комаргоса. Богатыри с остервенением вцепились друг в друга, и их крепкие руки сплелись в тугом замке. Пошатываясь на ногах, они из последних сил рывками сотрясали противника, а затем вдруг оба рассмеялись, не прекращая сдавливать друг другу горло.

– Арвернский боров!

– Секванский пёс!

– Однажды я прикончу тебя.

– Это я пущу тебе кровь.

Одноглазый воин потрепал рыжие вихры Троксо, а рыжеволосый богатырь похлопал по бокам одноглазого. Так они и остались стоять на вытянутых руках, громко стукаясь головами и глядя друг другу в глаза, изображая косые улыбки. Подбадривания и воинственные возгласы амбактов сменились скабрезными выкриками.

Так соединились два отряда.

Объединение не положило конец гонке. Оно лишь помогло битуригам и арвернам сообща переправиться через Круэзу. Все броды на ней были затоплены, но некоторые всадники из отряда Троксо всё же повели коней в воду, чтобы вплавь добраться до лемовисских берегов. Рыжеволосый богатырь знал жителей Ацитодунона. С их помощью повозки и остальные лошади на двух паромах были доставлены на другой берег. Перед тем как снова двинуться в путь, оба отряда остановились на привал в деревне.

Ацитодунон оказался всего-навсего пограничной заставой, горсткой изб, ютившихся в остроге. Там мы встретили лишь детей, женщин, да пару стариков; бойцы же, откликнувшись на военный призыв Тигерномагля, покинули свои дома вот уже как пол-луны. Лодочники поведали нам тревожные слухи: якобы амброны, переправляясь через Дорнонию, повадились разорять лемовисские земли, и, бывало, доходили до самой Аржантаты. Один из тамошних принцев по имени Мезукен завладел их старой крепостью на крутом яру, с высоты которого наводил ужас на близлежащие деревни.

Надо было спешить более чем когда-либо. Превозмогая усталость, пробравшую нас до самых костей, мы продолжили путь. Оба отряда отныне скакали рысцой плечом к плечу. Оставался последний рывок: через три дня мы должны были достигнуть Аржантаты. Амбактам Комаргоса гонка давалась намного тяжелее, чем воинам Троксо, так как битуриги отшагали вдвое больше пути, чем арверны. Труднее всех было Ойко. Пот тёк с него градом, и дышал он сбивчиво, не в силах перевести дух.

В первый день шествия по земле лемовисов нашему взору открылся безмятежный край. Мимо ферм и селений мы шагали по праздным лугам, по ухоженным, но безлюдным нивам. Для весеннего сева уже кое-где были вспаханы поля. Подчас нам попадались даже сохи, оставленные в борозде, без пахарей и без упряжки. По мере нашего продвижения население всё больше редело. От этого края, покинутого защитниками, веяло страхом грабительских набегов. Время от времени в лесах нам случалось натыкаться на стада оленей и косуль. Их скопления свидетельствовали о заброшенности дорог. К тому же звери всегда убегали от нас налево, что считалось плохой приметой.

На следующий день картина гнетущего запустения предстала перед нами более явственно. А природа вокруг, к изумлению, была чарующей: сияло яркое солнце, лиственный покров в лесах был уже густым, тёплый бриз шептался в кущах и приятно освежал. Меж тем дороги зарастали высокой травой, пахотные поля превращались вновь в пустошь, и мы заприметили даже пару оленят, пасущихся в саду одной заброшенной фермы. Страдания Ойко теперь стали заметны всем окружающим. Лицо его перекосилось от натуги, и передвигался он короткими перебежками, так как поспевать за строем ему было невмоготу. Порой он волочил ноги, опираясь на своё копьё, как на посох. С утра он ещё пытался наверстать разрыв, который образовывался между ним и остальными воинами, но уже после полудня сильно отстал.