Дмитрий Скирюк - Кукушка [litres]

– Говорят, в Парамарибо устриц столько, что их ракушками улицы мостят, – сыто отдуваясь и удовлетворённо цыкая зубом, подвёл итог трапезе Тойфель.

– Иди ты! – вскинулся Феликс. – Быть того не может!

– Может, может. Они там на деревьях растут.

– Как на деревьях? Врёшь ты всё – не может быть такого. Где эта параба… мариба… а?

– В Суринаме, в Новом Свете.

– А, ну там-то запросто. Хотя, наверное, всё равно враньё.

После закуски Кастус зачерпнул воды и отправился умываться на двор. Карл Барба вооружился ножом и стругал деревяшку, то и дело поправляя сползающие от пота очки. Йоста Фриц потерял из виду – вероятно, тот возился с лошадьми. Исчез куда-то и ван Хорн. Дер Тойфель у окна возился с барабаном, Октавия сидела рядом – кулачки под подбородок, – болтала ногами и, как обычно, сыпала вопросами.

– Дядя Тойфель, а зачем вы эти верёвки тянете?

– Зачем тяну? Да чтоб настроить.

– Настроить? – Голубые бровки девочки от удивления нахмурились. – Как это – настроить? Разве барабан надо настраивать?

– Конечно! Любой инструмент нуждается в настройке, – наставительно сказал Дер Тойфель. – Слышишь?

И он легонько ударил пальцами. Барабан отозвался низким гулом. Октавия послушала и пожала плечиками.

– А у господина Карабаса тоже есть барабан, – сказала она, – и он его не настраивает, только стучит.

– Да ну?

– Правда-правда! Он у него лежит под куклами, в том сундуке.

– Тогда, должно быть, он у него совсем разваливается. – Тойфель выпрямился и нашарил взглядом кукольника. – Эй, господин Каспар, или как вас там… Девочка говорит, будто у вас есть барабан!

– Scuzi? – Карл-баас поправил очки. – А, si. Есть у меня барабан.

– Достаньте, я бы глянул.

– А зачем вам… Ах, ну да. Сейчас. – Он отложил нож, вышел и минуты через две вернулся с барабаном. – Вот.

Дер Тойфель подхватил деревянный цилиндр, стукнул кулаком по коже и поморщился. Поворотился к девочке:

– Вот, посмотри, послушай звук. Ударь сама. Давай смелей, не бойся.

– Вовсе я не боюсь!

Октавия размахнулась и ударила так, что едва не упала с лавки. Несчастный инструмент издал глухое «тбум», вполне пригодное, чтобы привлечь внимание (во всяком случае, посетители в корчме заоборачивались), но Тойфель выглядел недовольным.

– Разве это звук? – возмутился он. – Никакого тембра, какой-то шлепок. Эх, господин кукольник, господин кукольник, нельзя же так запускать инструмент!

– А в чём, собственно, дело? – поинтересовался тот.

– Сейчас увидите. Верней, услышите. Так и быть, я вам его настрою.

– Ба! – подал голос из угла скрипач Феликс, которому уже принесли заказанное пиво. – Настроит он вам барабан, как же! Вы посмотрите на него – он же точно сумасшедший. Возится с этими колодами, будто со скрипками, да ещё и воображает чёрт-те что. Да у него и слуха-то нет!

– Болтай, болтай! – огрызнулся Тойфель. – На твоей пиликалке не то что играть – барабанить нельзя!

– Слушай его, девочка, он тебя научит на собак лаять. Лучше подойди потом ко мне, напомни, я тебе покажу, как настраивают настоящий инструмент, а не это помойное ведро!

Дер Тойфель проигнорировал последний выпад и принялся распускать узлы и перетягивать верёвки, которыми были стянуты обечайки барабана.

– Смотри, Октавия, смотри внимательно, – поучал он. – И вы, господин Каспар, смотрите, пригодится. Хм. Вы, я вижу, пользуетесь колотушкой, а это маршевый барабан, на нём играют палочками. Он двусторонний, у него две кожи: одна сверху, другая снизу, видите? Сейчас мы их подправим. Сперва натягиваем верхнюю, равномерно, так, чтоб не было пузырей и складок. Только не надо тянуть всё подряд! По одному, по одному, так… Теперь стучим и слушаем, чтобы везде, у каждого витка, была одна и та же нота… так… теперь вот так… Хо-хо! А ведь неплохо получается! У вас хороший барабан, господин сицилиец, только малость запущенный. Верхняя кожа и нижняя должны звучать в одном тоне, это называется «звучать в унисон». Верхнюю мы натянем средне, а нижнюю настроим чуть повыше. Верёвки тянем туго, но не слишком, а не то наш барабан получится трескучим. Ага – слышите, слышите, как запело дерево? То-то! Если вы играете вторую и четвёртую доли и вам не нужен отскок, настраивайте ниже, но вам, как я понимаю, это не нужно. Торопиться ни к чему, стукнули – прислушались, стукнули – прислушались. Один барабан не похож на другой – разное дерево, разная кожа. У каждого свой норов. Они будто живые. В одном помещении они звучат божественно, в другом – отвратительно. Если хотите знать, что я на этот счёт думаю, так, по мне, в этом есть что-то волшебное. Тут нельзя ничего объяснить на пальцах, тут только уши помогут.

Фриц был настроен скептически, он разделял мнение Феликса: барабан и барабан – чего его настраивать? Но Тойфель говорил, тянул, подлаживал, стучал пальцами, его энергия была заразительна, свежа, в ней было что-то дикое и первобытное, ему против воли хотелось верить. И вдруг… барабан зазвучал! Кожа запела от легчайшего удара, звук расцвёл, стал круглым, полным и действительно живым. Октавия восхищённо ахнула, остальные тоже переглянулись. Карл-баас покашлял в кулак и поднял брови: ишь ты! Задира Феликс поджал губы. А Тойфель встал, повесил барабан на плечо, поставил ногу на скамейку, взял на изготовку палочки, выдохнул так, будто хватил самогонки, подмигнул Октавии, и ну выдавать бои и дроби! Пыль с потолка! Палочки так и мелькали, старая корчма будто раздалась, стала шире – барабанный грохот раздвигал пространство, в окнах завибрировали стёкла. Перепуганный хозяин выглянул из кухонного проёма и разинул рот. Октавия зажала уши, но смотрела на Тойфеля едва ли не с восторгом. Фриц тоже слегка обалдел.

– Эх, посторонись душа, перешибу! – воскликнул Тойфель, скаля зубы, выдал напоследок оглушительную сдвоенную дробь, подкинул палочку, поймал, подкинул барабан и тоже поймал и протянул всё Карлу Барбе. Итальянец, ошеломлённо моргая, уставился на свой инструмент, как на какое-то чудовище.

– Слышали, а? – ликовал тем временем Дер Тойфель. – Вот как надо, так и делайте, если хотите, чтобы сердце радовалось! Да держите же, держите ваш барабан. Ох и гулкий он у вас! У моего кадло побольше, я поэтому на верхнюю кожу набойку наклеил, а вам не надо – это в доме эхо от него идёт, а там, снаружи, если площадь или улица, то в самый раз, лучшей не бывает.

Тут повариха кончила возиться со стряпнёй и подала вино, жаркое и тушёную капусту. Все загомонили и полезли до стола. Корчмарь принёс им фасоль с толстыми колбасками, хлеб и запотевший кувшинище с пивом и задержался у стола, вытирая передником мокрые руки.

– Эк вы мне тут прогреме-ели всё! – уважительно сказал он. Говорил Хендрик Ян медленно, растягивая гласные, что сразу выдавало в нём уроженца Гельдерна. – Вам, господин, в любом полку-у цены бы не было, такой вы ловкий барабанщик, – продолжал он. – И вообще, я вижу, парни-и вы крепкие. Не туда ли направляетесь вы, а-а? Небось завербоваться хочете в какой-нибудь рейтарский полк? А что, нынче люди там в цене-е.