Дмитрий Скирюк - Кукушка [litres]

Дыхание раненого было сбивчивым, каждый вздох давался с трудом. Ещё недавно он лежал без чувств, но сейчас был в сознании и всё понимал.

– Dios me libre, – тихо пробормотал костоправ, перекрестился, накрыл раненого одеялом и повернулся к стоящему рядом маленькому монаху: – Как это случилось?

– Ядро, г-господин лекарь, – лаконично сказал тот, полностью подтвердив его предположения. – Это всё ночное нап-падение. Он только успел выйти из п-палатки, обернулся, и тут пушкари гёзов дали залп. Оно ударило его сюда, он упал и б-больше не встал.

– В некотором роде ему ещё повезло, – пробормотал лекарь. – Если бы удар пришёлся в левую сторону, он был бы уже мёртв. Это чудо, что он жив сейчас.

– Вы м-можете ему помочь?

Мармадьюк Лессо не ответил.

– Вы можете ему помочь? – ещё настойчивее спросил брат Томас. От волнения он даже перестал заикаться.

– Я могу сделать что-нибудь для облегчения его страданий, дать настойку лауданума, но скажу вам прямо – медицина здесь бессильна. Vita aegroti in periculo est [126] Жизнь больного в опасности ( лат. ). . Чуть позже я попробую вернуть на место два или три ребра, остальные два, наверное, придётся удалить: вряд ли такие мелкие обломки срастутся. Здесь потребна операция, святой отец, очень тяжёлая операция. Потребуется ваше дозволение и, конечно, согласие больного.

Томас не ответил. Через откинутый полог внутрь лился серый свет. Лицо отца Себастьяна было таким же серым и бескровным. Палатка была полна народу – ложе раненого обступили солдаты и стражники, среди которых был и сам Филиппо да Сильвестра.

– Какое-то проклятие на этом шатре, не иначе, – посетовал он, когда Мармадьюк Лессо закончил свою тираду. – В прошлый раз моего бедного Фернандо убило ядром, теперь святой отец остановился здесь и тоже получил такую рану. Всё-таки жаль, что времена рыцарства миновали! Это огнестрельное оружие – страшная штука, его давно надо запретить, оно годится только против черни и бьёт всех без разбору, невзирая на возраст и сан. Теперь и мастерство, и доблесть ничего не значат! Христос всеблагий, что за времена настали, что за времена!..

Стоявшие за его спиной два или три аркебузира втихую поморщились, но возражать не стали: португалец был в чём-то прав. Он был романтиком, болтуном и мужеложцем (ни для кого не было секретом, какие отношения связывали его с убитым ординарцем), но дураком он не был. В самом деле, уж монаха-то ядро настигло совершенно незаслуженно. Хотя чего греха таить – гёзы были бы только рады пустить кровь католическому святоше. Всем ещё было памятно, как зеландцы взяли Хоркум и перевешали всех монахов из тамошнего монастыря, наплевав на собственное обещание сохранить им жизни.

– Ах, оставьте, фра Филиппо, – отмахнулся Мармадьюк. – Вы думаете, ряса монаха остановила бы руку с ножом или дубиной? Это рок. Злой рок и невезение.

– Так вы сумеете ему помочь? – спросил брат Томас.

– Всё в руце Божьей, – сказал Мармадьюк.

– Вы что-то говорили об операции. Если нужно м-моё согласие, то я его даю. Что ещё т-требуется от меня?

– От вас – ничего. Сейчас я схожу за инструментами и попробую ему помочь.

– Ne noceas, si juvare non potes! [127] Не навреди, если не можешь помочь! ( лат. ) – вдруг прозвучало из-за солдатских спин.

Все заоглядывались и задвигались, давая дорогу рыжему монаху в бернардинском облачении, с белым посохом в руке. Собаки на сей раз с ним не было. Словно эхо пронеслось по толпе: «Брат Якоб… брат Якоб…» Многие стали креститься. И только Томас безотрывно смотрел пришельцу в лицо и молчал.

– Что вы сказали, брат? – переспросил слегка раздражённый Мармадьюк.

– Я сказал: ne tentas aut perfice [128] Не пытайся или оставь ( лат. ). , – блеснув глазами, ответил тот. – Расступитесь. Дайте мне пройти к раненому. Я хочу помочь.

Лекарь не стал спорить и отошёл в сторону.

Монах опустился возле раненого, положил рядом посох и приподнял одеало. Не касаясь раны, осмотрел её, пощупал пульс и заглянул отцу Себастьяну в глаза.

И тут вдруг раненый зашевелился, захрипел и стал приподниматься на локтях, явно пытаясь что-то сказать. На губах его запузырилась пена. Брат Томас бросился к нему:

– Учитель!..

– Это… он… – еле вымолвил брат Себастьян.

– Что?

Инквизитор не сводил взгляда с брата Якоба.

– Это он… – тихо повторил отец-инквизитор, закашлялся и сделал слабый знак стоящим в изножье кровати Кипперу и Родригесу. – Арестуйте… его… Это ОН!

– Арестовать монаха? – удивился да Сильвестра. – Что за странная идея, святой отец! Но зачем?

– Он… не монах…

Хосе-Фернандес всмотрелся монаху в лицо и вдруг ахнул.

– Zorro!!! – выкрикнул он так, что все в палатке вздрогнули. – Родригес, хватай его! Лопни моя селезёнка – это же тот самый brujo! Это Лис! Как я раньше его не узнал?!

Родригес замешкался, но бородатый каталонец и десятник Мартин Киппер уже подскочили и схватили фальшивого монаха с двух сторон.

– Я хочу помочь, – настойчиво повторил тот, даже не пытаясь вырваться. – Он умрёт, если не оказать ему помощи.

– Замолчи, проклятый колдун! У нас есть свой лекарь!

– Ваш лекарь здесь бессилен.

Доктор Мармадьюк стиснул зубы, но спрятал глаза и промолчал.

Филиппо да Сильвестра непонимающе переводил взгляд с инквизитора на его солдат и обратно.

– Я ничего не понимаю, – сказал он. – Что здесь происходит? Если это не монах, то кто?

– Это еретик, колдун и заговорщик! Мы преследовали его по всей стране, – ответил за всех Мартин Киппер и громко икнул. – У святого отца есть хартия с круглой печатью на его арест, я покажу её вам, как только… ик!.. мы эту тварь под замок посадим… Эй, вы! – прикрикнул он на солдат, которые насторожённо молчали и не спешили пропускать их. – Дайте дорогу! Ик… Donnerwetter! Расступитесь, вашу мать, или нам придётся по вашим головам пройти!

– А где доказательства? – раздался голос из толпы. – Я сам видел, как он лечил людей!

– И я видел!

– И я!

– Мы все это видели! Двоих или троих он поднял на ноги, когда они уже не откликались. Колдун должен вредить, а не помогать людям!

– Отпусти монаха!

Рожа Киппера налилась багрянцем.

– Молчать, крысиное отродье! – завопил он. – А вы, герр командующий, уж не сомневаетесь ли и вы в решении Святой Церкви?

Португалец поджал губы, нахмурился и повернулся к «брату Якобу».

– Отвечай как на духу, – рявкнул он, – ты монах?

Человек в рясе поднял взгляд и покачал головой.

– Монах или нет?!

– Нет, – ответил тот. – Но я хочу помочь.

Да Сильвестра побагровел и сделал знак аркебузирам:

– Увести!

Рынком для солдат служили полоса земли вдоль реки и циклопические развалины каменной пристани. Фургоны маркитантов и торговцев стояли впритык, и, пройдя вдоль них один раз, можно было купить всё, что угодно, – от табака и шнапса до новой портупеи и свинца для пуль. Место было выбрано удобное: сюда вела дорога, по реке могли спускаться баржи, кусты неподалёку служили удобным укрытием, если возникла нужда, а с пристани солдаты повадились кидать пустые бутылки. Трава здесь была вытоптана начисто ещё с весны, на реке в любое время болтались чайки, качались на волнах, хлопали крыльями, вопили и дрались за объедки. На северной стороне был ещё один передвижной рынок, а на юге – третий и последний. Ещё с десяток фургончиков одиноко притулились где-то между, там и сям, но то была рискованная игра – в подпитии безденежный ландскнехт вполне способен дать по шее, если не нальёшь, и гуртом отбиваться сподручнее, тем паче если ты женщина. Исключение составляли два германца, Хорст и Хессель, – эти ежедневно объезжали ближние позиции, спасая от ран и похмелья тех, кто не мог передвигаться после вчерашнего.