Дмитрий Скирюк - Кукушка [litres]

– Дурацкое дело нехитрое… – проворчал на это скрипач.

– В лоб дам! – Тойфель погрозил ему кулаком.

– Сам получишь. А меня зовут Феликс, – сказал тот и приподнял шляпу, под которой обнаружилась лысина.

– Ага, – сказал Барба и перевёл взгляд на другую сторону костра, где сидели ещё двое – длиннолицые, ушастые, черноволосые, похожие друг на друга, как братья. – А вы…

– Мартин Лютер, – представился один и глотнул из бутылки.

– Томас Мюнцер, – представился другой и тоже глотнул из бутылки.

– Scuzi? – растерялся итальянец.

– Не родственники, – ответил за обоих Рейно. Все опять рассмеялись.

Последний музыкант, беловолосый малый двадцати лет от роду с породистым лицом и пальцами арфиста, прозывался Кассиус.

– Можно – Кастус, – разрешил он.

– А я – волынщик и артист на флейте и Drumscheit, – подытожил Рейно.

– Drumscheit? – итальянец наморщил лоб.

– Дичайший инструмент! – ответил Тойфель. – Хуже барабана. Посмотришь – просто палка со струной, а звук… Его используют в монастырях во время месс, когда среди монахов нету низких голосов. Звучит как «Ррууррр!».

– А, так это, наверное, marina trombona! – закивал господин Карл.

– В точку, приятель! Она самая!

Все опять захохотали.

– Вы не серчайте, что они такие, – прошептал итальянцу на ухо поэт. – Я предупреждал вас. Гистрионы, шпильманы – что с них взять? Шалят мальчишки. Балаган!

– Scuzi… scuzi… – разводил руками кукольник. – Извините и вы. Что тут скажешь! Вы ведь тоже… как это… Видок у вас, прямо скажем, не располагает к общению.

Музыканты расхохотались.

– Видок что надо! – объяснил за всех Михель дер Тойфель и пихнул Рейно локтем в бок. – Молодухам нравится. Шестеро мужиков, которые не одеваются слишком тепло и выглядят при этом будь здоров, – это зажигает!

После ужина, однако, музыканты не стали укладываться, наоборот, расчехлили инструменты.

– Кураж пошёл, – заявил Рейно, надувая здоровенную, на три бурдонные трубы, волынку. – А ну, давай до крайности!

Так они играли и плясали, пели, пили и вопили до глубокой ночи, а потом уснули прямо где сидели, у погасшего костра, а Феликс и Тойфель подрались.

Сейчас Тойфель шёл рядом с повозкой и насвистывал, сверкая синяком под глазом; бубенчики на его посохе позвякивали в такт шагам. Серая мулица плелась вперёд, Йост правил и бубнил под нос стихи и рифмы, Барба снова погрузился в размышления.

Задумался и Фриц.

Поэт преследовал какую-то цель, но, может, действовал без плана, по наитию. Йост стремился в Лейден. Из разговоров, сплетен, новостей, подслушанных в пути, Фриц знал, что этот город, «мануфактурная столица» между Амстердамом и Гаагой, осаждён и что осада эта длится не неделю и не месяц, а едва ли не полгода. Испанские войска, отчаявшись взять город приступом, решили взять его измором. Но голодные, ослабевшие лейденцы предпочитали умереть, но не сдаваться. Что ждало Октавию и Фрица? И куда им идти потом? Об этом Фриц как-то не думал.

Он поднял глаза и сразу столкнулся взглядами с Октавией.

– О чем ты думаешь? – спросила она.

Мальчишка заёрзал в смущении. Видимо, на лице его отражалась такая интенсивная работа мысли, что девочка невольно заинтересовалась.

– Да так, – уклончиво ответил он, – о том, что с нами будет.

– А ты выбрось руну или лучше сразу три, – посоветовала девочка. – Спроси, что случится там, куда мы едем.

Фриц покосился на сидевших впереди Йоста с итальянцем.

– Так ведь мы не знаем, куда едем.

Октавия пожала плечиками:

– Что за разница? Ведь руны всё равно ответят.

Фриц полез в карман и вытащил гадательный мешочек. Еле развязал тесёмку. Пальцы стыли. День холодный предвещал ненастье. Фриц сунул руку в мешочек и принялся перебирать скользкие костяшки.

– Справа налево, – подсказала девочка.

– Я знаю, – буркнул Фриц, хотя до этого не знал, и покраснел.

Первой из мешка досталась Inguz, далее был Tyr, а третьей выпала Fehu:

Октавия склонилась над раскладом.

– Интересно, – выговорила она, – интересно… Что ты спрашивал?

– Ничего, – признался Фриц. – Я просто думал, что случится. Думал и тянул, как ты учила. А что?

Йост правил, и его внимание было всецело поглощено дорогой, а вот Карл Барба обернулся, привлечённый разговором.

– Чем это вы тут занимаетесь? – спросил он, бросив на них взгляд из-под очков. – А?

– Разбрасываем руны, – объявила девочка. – Хотим узнать, что будет.

– Вот как? Занятно. Можно мне послушать?

– Конечно, господин Карабас.

Тележка тряслась и переваливалась на колдобинах. Три желтоватые костяшки чуть подрагивали. Октавия рассматривала их, грызла заусеницу и хмурилась.

– Сперва вот эта, «Инг», – сказала наконец она и указала пальцем. – Руна движения. Ох, она сильная… Это герой, бог или колесница. Мы пошли куда-то и идём. Бросили всё, понадеялись на лучшее. Нашли какой-то выход.

– Это прошлое? – спросил Фриц.

– Да, это прошлое.

– Тогда всё верно. А сейчас?

– Сейчас вот эта, «Тюр», которая посередине. Это ученичество, а может, правосудие: ас Тюр главный на тинге. Отец говорил, что когда один человек вызывает другого на поединок – это называется «хольмганг», они обращаются к Тюру. А ещё может быть так, что это просто копьё или стрела.

– Копьё? Какое копьё? У нас нет никаких копий.

– Ну я не знаю… – Октавия надула губки. – Руны никогда не говорят в лоб. Надо думать и смотреть, и тогда в нужный момент становится понятно. Нам надо что-то решать, и очень скоро.

– Что?

– Я не знаю.

– Ну ладно, – сдался Фридрих. – Что там дальше?

Октавия поболтала ногами.

– А дальше «Фе», – рассеянно сказала она. – Это может означать какие-то деньги, плату, скот… Делёж богатства. Ой, я вот что вспомнила: это руна Фреи, а она – богиня любви.

– Вам, девчонкам, всё бы сюси-пуси, – недовольно сморщился Фриц. – Где бы что ни говорили, всё у вас про любовь.

– А вот и нет, вот и нет! Просто Фрея – добрая госпожа, ей очень по душе любовные песни и всякие такие танцы.

– Ну тебя, – разочарованно сказал Фриц. – Ничуточки не интересно. Наполовину непонятно, а что понятно, мы и так знали.

– А никто не говорил, что будет интересно!

– Тогда какой нам прок от этого гадания? Лучше б у цыган спросили. Цыгане гадают на картах. А на рунах они не гадают.

– Это потому, что руны – не гадание!

– А что тогда?

– Руны это… это… м-м. – Октавия задумалась, покусывая ноготок. – Руны – это как игра, – вдруг нашлась она. – Да! Они тебе не скажут всякое такое, про любовь какой-то дамы, а покажут только то, что есть. Может быть, дадут совет, вот!

Фриц растерянно посмотрел на три разложенные костяшки.