Дмитрий Скирюк - Кукушка [litres]

– Они все здесь, – говорил ей Карел, поднимая лампу выше. – Все. Умершие, ушедшие во тьму, погибшие от рук врага. Все.

– Я думала, – проговорила Ялка, – что цверги после смерти превращаются в камень.

– Так оно и есть. Только не зови их цвергами.

– Зачем тогда гробы?

– Это не гробы. Это постаменты .

– Что?

В глубине пещеры что-то заблестело.

– Постаменты, – повторил Карел. – Памятные камни.

Блеск усилился. Свет фонаря отражался от чего-то, как от водной глади или зеркала. Ялка напрягла глаза.

– Но где тогда… О господи! – она вдруг поняла, от понимания остановилась и прикрыла рот рукой. Глаза её округлились. Ялка по-новому огляделась вокруг.

– Так что же… эти статуи…

– Это не статуи, – сухо сказал Карел. – Это они . Стоят, во всём своём величии. Стоят такими, как их здесь оставили.

На протяжении тысячелетий гномы возвращали камню всех своих усопших королей.

– А это – моя мама.

Карел остановился. Опустил фонарь. Ялка тоже опустила взгляд.

Пред ней был саркофаг – большой, великолепный по величине и красоте кристалл дымчатого хрусталя. Ялка никогда не видела ничего подобного, даже представить такого не могла. Края и стыки были обработаны столь искусно, что смыкались без зазора; саркофаг казался цельным, замкнутым и герметичным. Ялка приблизилась в ошеломлении и посмотрела на Карела: «Можно?» Тот кивнул.

Она наклонилась и всмотрелась в прозрачную глубину.

В гробу лежала женщина. Не гномка, человеческая женщина. Очень красивая, в великолепном платье, под золотым покровом, в золотой тиаре, с волосами цвета созревающей пшеницы, заплетёнными в две длинные косы. Руки были сложены на груди. Тело (если это было тело) оставалось нетленным, кожа была бледной, но при этом женщина казалась спящей, а не мёртвой. Хрусталь был так прозрачен и глубок, что Ялка не заметила, как коснулась камня лбом и носом, ощутила леденящий холодок и отшатнулась. Сооружение было подвешено на четырёх цепях, концы которых уходили в стены, и от прикосновенья закачалось. Отблески от фонаря заметались в глубине великого кристалла, забегали по стенам. Женщина будто ожила, в игре теней её лицо приобрело живое, беспокойное выражение, веки дрогнули… но то была иллюзия, волшебное движение, и только.

И только.

На душе у Ялки было жутко и восторженно.

– Боже… – выдохнула она как заколдованная, поднимая взгляд на Карела. – Так ты тоже гном?!

– Верь мне, – тихо повторил человечек вместо ответа.

– Она… – Ялка опять коснулась каменной поверхности. – Эта мумия… она тоже мертва?

– Никто не знает. Когда-то, очень давно…

Его слова прервал ужасный грохот. «Ловушка!» – крикнул Карел. Сердце у девушки едва не выскочило из груди. В первый момент она ужасно испугалась, а через секунду так же страшно рассердилась, рассудив, что криворукий Карел плохо утвердил дурацкий таз на шатком основании. Но через мгновенье она взглянула в сторону ловушки и не сдержала крика.

Капкан сработал! В отблесках костра было заметно, как у входа кто-то дёргается и барахтается в верёвках. Кошмар повторялся. Но в этот раз то был чужой. Ялка вжалась в стену, и тут Карел удивил её в очередной раз: он выхватил откуда-то кинжал и бросился в атаку. Прыжками, мимо постаментов и окаменевших гномских королей. Он только чудом не задел костёр и котелок, набросился на упавшего и замахнулся. Тот сжался, выставил ладони, закричал: «Не убивай! Не убивай!» Хоть голос показался девушке знакомым, Ялка не смогла его узнать. Костёр почти погас, фонарь остался на полу. Карел что-то крикнул человеку в лицо, яростно и громко, тот ответил, тихо и с мольбой. Он даже не пытался встать. Карел ещё немного помахал кинжалом, потом плюнул, опустил оружие, повернулся и сделал девушке знак подойти. Выглядел он растерянным.

– Иди сюда! – позвал он. – Посмотри, кто к нам пожаловал.

Гремя цепями, девушка опасливо приблизилась и в изумлении замерла.

Человек был исцарапан и оборван, неимоверно грязен, весь в крови и копоти, однако узнать его не составило труда.

Это был Михелькин.

– Не понимаю, для чего нам ехать в Лейден.

– А что тут непонятного?

– Да ведь Лейден осаждён!

– Поэтому и едем.

Йост сказал это, надвинул шляпу на глаза и смолк. Карл Барба тоже не нашёлся что ответить. Он запахнулся в плащ, нахохлился сердито, словно старый ворон, и молча стал глядеть на проплывающие мимо придорожные кусты и распускающиеся папоротники.

Третьи сутки музыканты двигались на северо-восток. Зелёный возок, крытый парусиной, следовал за ними. Местность помаленьку изменялась. Переправы и плотины попадались всё реже, бесконечные поля, равнины и каналы с зарослями вереска и дикой ежевики уступили место редким колкам орешника и тополевым насаждениям; тополя уже вовсю цвели, ветер пах травой и листьями. Всё чаще появлялись настоящие заросли – вчера путешественники облюбовали для ночлега маленькую дубраву, а сегодня утром впереди уже маячили зелёные вершины Петегемского леса.

– Это безумие, – снова повторил Карл Барба. – Но хорошо, допустим, мы доедем. Как вы собираетесь проникнуть в город? И зачем? Чтоб передать им деньги? Для чего? Что можно купить на золото в осаждённом городе?

– Вы слишком узко мыслите, господин кукольник, – снисходительно отозвался поэт из-под своей шляпы. – Не так уж важно, где потратить деньги, главное – зачем и как потратить. Лейден осаждают? Хорошо! То есть я хотел сказать, что ничего хорошего, конечно, в этом нет, но раз войска снаружи , то и помощь городу может прийти извне. Или не так?

Карл Барба долго шевелил губами, размышляя, потом опять покачал головой.

– Это безумие, – повторил итальянец.

Йост пожал плечами.

– Als Got met oms in, wie tegen ons zal zijn? – сказал он. – Если Бог с нами, то кто против нас?

– Ваша правда, – поддакнул ему шагавший рядом предводитель шпильманов – обритый наголо высокий барабанщик. – А вы, господин Каспар, или как вас там, напрасно беспокоитесь: случись чего, мы вашу ребятню в обиду не дадим, убережём не хуже наших денежек, доставим в лучшем виде.

– Да? Да? А что потом?

– На всё воля Божья.

Музыкантов было шестеро. Поладить с ними у кукольника не получилось: весь первый день они насторожённо косились на своих попутчиков, опустошили несколько бутылок, ругались как баржевики и демонстративно отворачивались, если с ними заговаривали. «Бросьте, господин Барба, – сказал Йост, заметив, как тот хмурится и поджимает губы. – Время смутное, и будь вы на их месте, вы бы тоже никому не доверяли». Как ни странно, положение исправила Октавия. К полудню непоседа пробудилась, на втором привале смыла краску, стёрла воск, а к вечеру избавилась от надоевшего корсета с золотом и двинулась до музыкантов – наводить мосты.