Дмитрий Скирюк - Кукушка [litres]

– Может, тогда ещё разбросим? – неуверенно предложил он.

– Не надо, лучше над этими подумай.

– Где ты научилась таким вещам, деточка? – перебил Октавию итальянец. – И вынь сейчас же палец изо рта! Грызть ногти – плохая привычка.

– Я только один! – торопливо сказала та, пряча руки за спину. – А руны я знаю от отца. Он мне вырезал такие, а я, ещё маленькая, с ними играла, даже проглотила одну. А ещё у меня мама тоже часто гадала на рунах, только у неё не получалось, а у Фрица получается.

– Откуда знаешь?

– Мама спрашивала у рун, когда отец приплывёт, а отец не приплыл, а всё, что Фриц выбрасывает, на самом деле есть.

– Правда? Очень интересно, – как бы про себя отметил Барба. – А папа у тебя, говоришь, был мореходом? Хм. Я запомню эти твои толкования. Руны тоже твои?

– Нет, руны мои, – сказал Фриц. – Их мне оставил мой учитель, когда умер.

– Я видел у тебя браслет с такими же. Он тоже твоего наставника?

– Он его сделал для меня.

– Дай посмотреть.

Мальчишка закатал рукав и показал. Карл Барба вытащил очки, надел их и нагнулся посмотреть. Два глаза, увеличенные стёклами, уставились на браслет, потом на детей, как две маленькие луны. Фриц почуял холодок, а может, то была обычная весенняя прохлада: повозка уже несколько минут как въехала под тёмные лесные своды и теперь катила в узком коридоре между буков и осин. Для весны здесь было непривычно тихо.

– Straordinario! – пробормотал Карл-баас, по привычке гладя бритый подбородок. – Вдвоём вы представляете весьма необычайное явление. Я даже начинаю думать, что наша встреча не случайна и кем-то подстроена, хотя, разумеется, это не так. Вот что, друг мой Фрицо, спрячь эти костяшки, никому их не показывай и постарайся на людях такого не делать, si? Дома, за закрытыми дверьми, – сколько хочешь. А то времена нынче опасные, надо быть осторожнее…

Будто подтверждая его слова, раздался заливистый свист. Йост вскинулся и дёрнул вожжи, но уже со всех сторон слышались возгласы, топот ног и хруст валежника. Бежали люди. При виде их напуганная мулица стала реветь и пятиться, повозка заскрипела и задёргалась, как это бывает, если дать ей задний ход, и грузно съехала в канаву. Карл Барба выругался, Фриц полетел на дно телеги вверх тормашками и сильно стукнулся, Октавия вообще едва не выпала. Дер Тойфель предостерегающе закричал, музыканты подбежали и сгрудились возле повозки, ощетинившись кто палкой, кто ножом, кто секирой. В руках у Рейно оказался настоящий моргенштерн – железный шар с шипами на цепи, он повращал им, рассекая воздух, и сразу стало понятно, откуда у здоровяка такое прозвище.

– Во влипли! – плюнул Тойфель, встал удобнее и перехватил обеими руками посох. – Ну что, парни, врежем на три четверти, чтоб в ушах зазвенело?

– Не горячись, тамбурмажор, – осадил его Феликс, – не горячись… Бог даст, отбрешемся, покуда кровь не пролилась, не впервой.

Тем временем повозку окружали люди самого дикого вида. Фриц навскидку насчитал человек двадцать пять – тридцать, оборванных, вооружённых устрашающе разнообразно, но кустарно – самодельными копьями и эспонтонами, выпрямленными крестьянскими косами, заржавленными протазанами ландскнехтов, шпагами и дротами.

Подходить, однако, они опасались.

– Ой, – сказала Октавия, расширенными глазами глядя на вооружённую толпу. – Смотрите, сколько их, господин Карабас!

– Тише, малышка, piano, piano…

– Вот тебе и копья! – пробурчал Фриц.

– Спокойно, спокойно, – предупредил их Рейно Моргенштерн, покачивая своим оружием. – Спрячьтесь и сидите. Это мужичьё, просто мужичьё. Положим с полдесятка, остальные разбегутся.

– Ой, дядя Рейно, не надо их ложить, не надо, дядя Рейно!

– Кто это? – спросил у Моргенштерна Фриц. – Разбойники?

– Не знаю.

Йост грыз травинку и разглядывал лесовиков из-под своей широкополой шляпы.

– Эй, на телеге! – донеслось из толпы. – Вы кто такие?

– А кто вы? – прокричал в свою очередь Михель дер Тойфель. – Что вам нужно? Может быть, вы «лесные братья»?

– Мы-то, может, и «лесные братья». А ты кто? Ты говоришь как немец. Если ты фламандец, то ты, конечно, сумеешь сказать Shild ende Vrendt – «щит и друг» – так, как это говорят гентские уроженцы. Если нет, то ты фальшивый фламандец и будешь убит. Ну? Говори!

Все замешкались, и тут Карл Барба решил взять дело в свои руки, встал и снял шапку.

– Господа, господа! – примиряюще сказал он. – Мы всего лишь музыканты и актёры, мы не причиним вам зла! Мы просто путешествуем здесь… Господа!

Это было ошибкой. Звонкий иноземный акцент в его речи произвёл эффект похуже арекбузного залпа. «Испанец! Испанец!» – пронеслось по рядам, и люди угрожающе задвигались. Музыканты напряглись и выставили оружие.

Михель дер Тойфель выругался.

– Хороши же вы! – сквозь зубы бросил он кукольнику. – Кто вас просил соваться? Скажите детям, чтоб легли на дно повозки: здесь за каждым деревом может таиться парень с арбалетом… У вас-то есть оружие?

– Нет.

– Der Teufel!

Дело шло к драке, как вдруг Йост поднялся и вскинул руки, показывая открытые ладони.

– Shild ende Vrendt! – крикнул он, повернувшись сначала в одну сторону, потом в другую. – Shild ende Vrendt! Опустите копья! Опустите. Это немцы, но они и правда музыканты, если вы хотите, они для вас сыграют. Я даю вам слово фламандца, что мы – такие же враги короны, как и вы.

Толпа замешкалась и стала переговариваться. Слова Йоста, свирепый вид вооружённых гистрионов, а быть может, всё вместе, возымели некоторое действие.

– Раз так, что с вами делает этот испанский болтун? – крикнул кто-то.

– Это не испанец, а сицилиец. Это господин Каспар Арно, кукольных дел мастер со своими куклами.

«Слыхал? Сицилиец…», «Эвон как!» – зашушукалась толпа. – «А энто где?», «Чёрт его знает…». Из-за деревьев, как пророчил барабанщик, правда выглянули три или четыре бородатых рожи с луками – взглянуть на сицилийца и вообще. Напряжение не отпускало, но, по крайней мере, появилась некоторая надежда, что дело кончится миром. Наконец из нападавших выделился предводитель – широкоплечий бородач лет сорока с большой дубиной в сильных мозолистых руках.

– Пойдёте с нами, – сказал он, смерив взглядом их всех, одного за другим. – Отведём вас в лагерь, там поговорим. Там же заночуете, коль захотите. Тока не рыпайтесь, а то пристрелим. Ежели вы вправду те, за кого себя выдаёте, вам нечего бояться – мы вас не обидим.

– У нас телега засела.

– Это подсобим.

Лесовики приблизились, помогли вытолкнуть застрявшую повозку, окружили музыкантов и привели их на поляну, совершенно укрытую в густой чаще. Здесь, среди женщин и детей, дымящих очагов, землянок, шалашей, путешественники увидели множество мужчин и молодых парней, таких же вооружённых и оборванных, как те, которые устроили засаду. Все что-то делали – ходили, чистили оружие, насторожённо разглядывали музыкантов и повозку. В дальнем конце, на распорках, висели три оленьих туши – королевской дичи; четверо охотников как раз заканчивали их свежевать.