Дмитрий Скирюк - Руны судьбы [litres]

– А где они обычно живут?

– Нигде. Теперь – здесь. Что, в общем-то, одно и то же.

Зверушки, тролли и все прочие помаленьку осмелели и стали подходить ближе. Кивали ей, заглядывали в лицо, как недавно Зухель, дотрагивались лапками и ручками до юбки, а малыши норовили попробовать сукно на зуб. Все почему-то были маленького роста, мало кто достигал девушке до пояса. Почти никто не здоровался, лишь две малышки с глазищами на пол-лица (подружки? сестрёнки?), хихикая, сделали книксен, да ещё один заморыш с каштановой шёрсткой пискнул «здрассьте», но тут же страшным образом смутился и бросился бежать за мамой.

А может быть, за папой. Бог их разберёт, этих троллей.

На миг Ялке подумалось, что всё это похоже на аудиенцию, когда подданные спешат выразить взошедшей на престол королеве своё почтение. Она не знала, правду ли подсказывает ей воображение, ведь не могла же простая деревенская девчонка знать, как это происходит. Просто это картина представилась ей, и она не посмела позволить себе сомневаться. Глупые мысли глупой девочки.

– А Том-стукач? – вспомнила Ялка. – Он тоже здесь? Можешь его показать?

– А? – встрепенулся Карел, который последнюю пару минут был поглощён своими мыслями и потому молчал. – Нет. Его никто не видит. Он же не тролль и не гном, он только стукач. Люди говорят, что это духи погибших под землёй шахтёров.

– Это правда?

– Нет. Враньё.

– А ты? – спросила она. – Ты сам-то кто?

Карел горделиво надулся.

– Я мужчина в полном расцвете сил, – объявил он. – Могла бы и сама догадаться.

– Так значит, это ты ухаживал тогда за лошадью Золтана? – внезапно осенило Ялку.

– Ну, можно сказать, я.

– Так это ты пугал меня чулками в бане?!

– Ну, тоже я… Эй, эй, погоди! Ты что, совсем с ума сошла, шуток не понимаешь? Мне и так от Лиса перепало, я ж не ниссе, я ж и помереть могу! Еле-еле башмаками откупился… Да погоди ты!

– Так значит, это ты…

– Стой! – он поднял руку и прищурился, рассматривая что-то на краю поляны. – Молчи!

– И не подумаю! Ах ты маленький паршивец…

– Заклинаю, помолчи! – прошипел Карел, меняясь в лице. – Ради травника, ради себя, ради всех нас, хотя бы пять минут. Замри и молчи!

Как ни была она зла, это на неё подействовало. Девушка умолкла, с недоумением огляделась, потом посмотрела, куда глядел Карел, и тихо охнула.

Теперь ей стало ясно, что она была права, сравнивая суету с аудиенцией в заколдованном королевстве. Ошиблась она лишь в том, что поставила на место королевы себя. Лишь теперь она осознала, какая тишина воцарилась вокруг – тишина того момента, краткого мгновения, когда тяжёлый церемониальный жезл герольда дважды ударяет в бубен мраморного пола, и звучный, гулкий голос объявляет всем и каждому: «Его величество Король!»

И эхо мечется под сводами дворца.

По краю поляны шёл Единорог.

То, что это именно единорог, Ялка для себя решила сразу, ни на секунду не желая принимать видение за что-либо иное. И теперь она смотрела на него широко раскрытыми глазами, не дыша, боясь моргнуть и упустить хотя бы миг его присутствия . Сердце девушки грозилось выскочить из-под рубашки и порвать шнуровку на корсаже. А он всё шёл. Шёл прямо к ней. Уверенно, легко, нисколько не проваливаясь в снег, как не выходят на парад даже самые лучшие, самые красивые лошади. Высокий, белый, с проблеском живого серебра. Извитой спиралью рог венчал его чело, как королевская корона.

«Вот теперь, – подумала Ялка, – я точно сплю!»

Единорог подошёл вплотную к девушке, остановился и заглянул ей в глаза.

«Здравствуй, Кукушка» , – сказал он. Неслышное эхо проснулось в её голове. Лишь теперь Ялка почувствовала, насколько она успела замёрзнуть за эти несколько минут хрупкой неподвижности.

– Здравствуй… – прошептала она в ответ.

И шмыгнула носом.

А затем произошло совсем уже невероятное: единорог её коснулся.

Этого Ялка вынести была уже не в силах; колени её подломились, и она бессильно опустилась на снег. Обхватила себя руками. Острый локоть больно ткнул в порез на ладони. Сейчас она казалась себе как никогда неряшливой и неуклюжей.

Так уж вышло, так сложилось и стало привычным, что Ялка никогда не питала иллюзий относительно себя. Ни в детстве, ни в пору созревания, ни теперь, когда стала почти взрослой. Она не могла похвалиться ни длинными ногами, ни красивыми волосами, ни осиной талией, ни большой грудью, ни смазливой мордашкой. Правда, она не была белоручкой, хорошо вязала, но разве мало таких! Ещё выделялась умом, но это был, скорее, недостаток, чем достоинство. Она давно привыкла к мысли, что никогда не найдёт себе пару и останется одна. Всё, что произошло в хлеву меж ней и Михелькином, оказалось для неё полнейшей неожиданностью, но воспринимать это как трагедию она не хотела. Раздираемая чувствами обиды и вины, она не знала, как к этому относиться, а потому погоревала несколько дней, смирилась и постаралась забыть. Что-что, а забывать она умела. Она даже не была уверена, что это ей не приснилось: уж слишком тесно в последнее время перемешались в её жизни сон и явь.

И лишь теперь, когда над нею склонилось невозможное создание, увенчанное тем чудесным рогом, который безошибочно распознаёт, кто есть кто, Ялка впервые по-настоящему пожалела, что она уже не девочка. Если б они встретились чуть раньше, ах, если б хоть чуть-чуть…

Она подняла взгляд и утонула в синих бездонных глазищах. Вопреки её ожиданиям, взгляд единорога был вовсе не злым, а полным сочувствия. Он потянулся вперёд и мягко опустил голову ей на плечо. Дыхание единорога оказалось неожиданно холодным. Снова заныла ладонь. Единорог посмотрел вниз, затем легко и грациозно преклонил колени и осторожно прикоснулся рогом к раненой руке. На мгновение всё тело девушки пронзила сладостная боль, как от экстаза. Она сжалась, потом расслабилась и неожиданно почувствовала небывалую, немыслимую лёгкость, ощущение чистого, ничем не замутнённого чувства бытия . Голова кружилась, словно от вина, но боль прошла. Платок с её руки упал и лёг на снег. Пореза на ладони больше не было.

– Почему? – спросила она, даже не пытаясь вытереть бегущие по щекам слёзы. – Почему?

«Потому что так надо, Кукушка , – был ответ. – Потому что мечты хоть иногда должны сбываться в этом мире. Пусть это будет моим подарком тебе».

– Но ведь я… ведь я уже не…

Ялка хотела сказать, что она уже не девственница, но проклятое слово комом встало в горле, и она умолкла, только слёзы полились ещё сильней. Несмотря на это, отвести взгляд от единорога она не смогла.

Глаза высокого сверкнули подобием улыбки.

«Глупая , – сказал он с непонятной нежностью. – Неужели ты думаешь, что я не могу отличить девственность от невинности?»