Дмитрий Скирюк - Руны судьбы [litres]

– Гюнтер? – наконец проговорил он. – Интересно. Этот мальчишка… Ты его знаешь?

– Первый раз вижу.

– И он тебе не назвался?

– Нет.

– А тот, второй? Который хотел, чтобы ты обо мне сообщил?

– Рутгер? Он из гильдии воров. Из новеньких. Но уже… – Он сделал многозначительную паузу и дёрнул подбородком, как бы говоря: «Известен». – А вообче-то, я всех их плохо знаю, – признал он. – Такой, среднего роста, с белой головой и синими глазами. Далеко целит, если посмотреть как держится.

– Ах, вот, значит, кто. Понятно. Что ж, раз такое дело… – Травник встал. – Ты, Томас, вот что: не отпирайся, если снова будут спрашивать обо мне. Мол, да, видел, да, вспоминаю, вроде, был такой. Не знаю, где сейчас. В конце концов, оно ведь так и есть. Об остальном ни слова, понял? Про дом, про деньги, про Рудольфа ничего не говори. Если хочешь… – он помедлил. – Если хочешь, пошли Бликсу в «Кислого монаха». Это мне уже не повредит.

– Понял, – Томас торопливо закивал. – А тот мальчишка…

– Разберёмся. Ну, бывай.

Мгновение трактирщик колебался.

– Тебе опасно показываться на улицах, – сказал он. – Если ты не против, ночуй у меня.

Травник чуть заметно улыбнулся.

– Томас, я знаю этот город намного лучше, чем испанские наймиты.

Он распахнул дверь, шутливо отсалютовал трактирщику посохом и растворился в мутной темноте зимнего вечера. На столе остались недопитое пиво и медный кругляш потемневшей монеты. Сколько Томас себя помнил, ему ни разу не удавалось угостить рыжего травника бесплатно – тот всегда отыскивал способ уплатить, как будто ни минуты не хотел оставаться в долгу.

Или боялся, что больше не вернётся.

Шаги за дверью стихли, а трактирщик всё стоял, наморщив лоб, и вспоминал, всё ли, что надо, было сказано. И лишь когда уже шёл спать, сообразил, что про инквизитора Лис ничего не спросил.

Совсем ничего.

Некоторое время на поляне царило молчание.

«Ты можешь встать?» – спросил у девушки единорог.

– Что? Встать? А, да, конечно… – Ялка тотчас вскочила. Ей стало ужасно неудобно. Вопрос был задан из вежливости – после того, как её коснулся рог единорога, она чувствовала себя заново родившейся и уж стоять-то могла, хоть коленки и дрожали.

«Прекрасно , – одобрил единорог и поднялся тоже. – А то мне трудно долго оставаться в такой позе. Пройдёмся?»

Ялка кивнула и огляделась. Все исчезли, только почему-то рядом с нею на снегу стояли огромные, несуразные Кареловы башмаки. Следов не было, толстяк в нелепой шляпе словно испарился. Она не стала их забирать, а высокий ничего по этому поводу не сказал.

Они неторопливым шагом двинулись вдвоём вглубь зимнего леса. Ялка никак не решалась первая заговорить и гадала, как ей к нему обращаться.

– Высокий…

«Зови меня Вэйхатил , – будто прочитав её мысли, сказал волшебный зверь. Шагал он рядом и чуть-чуть впереди. – Все, кто живёт в этом лесу и способны говорить, знают меня под этим именем».

Девушка кивнула.

– Я думала, единороги существуют только в сказках, – сказала она и тут же поняла, какую сморозила глупость.

«Я тоже думал, что девушки существуют только в сказках , – с оттенком юмора ответил тот и тотчас добавил: – Извини. Я не хотел тебя обидеть».

Лишь несколько секунд спустя до Ялки наконец дошло, за что он просил прощения, и она снова покраснела.

– Я не хотела, – сказала она, комкая подол и отводя глаза. – Я… Мне трудно объяснить. Я до сих пор не понимаю…

«Как давно ты знаешь травника?»

– Я? Я совсем его не знаю… Я… ну, просто у него живу. Неделю или две. Я не помню.

На миг ей показалось, что единорог нахмурился. Впрочем, тень быстро прошла. Какое-то время они шли молча. Сплетение нагих ветвей неслышно проплывало высоко над головами.

«Он странен. Он непрост, – задумчиво сказал у Ялки в голове бесплотный глас единорога тоном умудрённого летами человека. Она опять невольно вздрогнула. – Тебе придётся многое понять и через многое пройти. Я вижу отблеск страшных перемен. Ты в самом деле хочешь с ним остаться?»

– А я… – она сглотнула и продолжила: – А это можно? Или ты думаешь, мне будет тяжело?

«Не тебе. Ему. А впрочем, я не знаю. Это выбор, в том числе и твой».

– Кто он такой? Расскажи мне про него. Пожалуйста.

Единорог остановился. Сень хвойных лап, одетых на зиму в седые снежные перчатки, наискосок накрыла обоих. Взгляд высокого сделался сосредоточенным и грустным. Белый завитой холодный рог его коснулся девушки опять, на этот раз уже без всякого эффекта. Во всяком случае, Ялка ничего не ощутила, только дрожь волнения, но это было всё-таки не то. В груди кольнуло. Ялке до ужаса захотелось погладить эту густую короткую серебристую гриву.

Она не посмела.

«Помолчи со мной», – вдруг попросил единорог, и оба смолкли в зимней тишине, такой глубокой, что кажется, ещё чуть-чуть – и станет слышно, как скользят по небу облака. В молчании двинулись дальше. В небе помутнело, ордами татар сбегались тучи. Лес помрачнел; теперь он словно расступался впереди, смыкаясь по обеим сторонам прозрачной стынущей стеной – разлапистые ёлки, голые заиндевелые стволы огромных сосен, которые похожи были бы на колоннаду, не расти они так беспорядочно, две-три тёмные, будто обугленные корявые лиственницы с ветками настолько тонкими, что издали смотрелись как упавшие в чернила кружева Брабанта, чахлые осинки и кусты подлеска – шиповник, жимолость, малина, ежевика… Ялка слабо разбиралась, где какое дерево, но сейчас это знание будто само возникло в ней, как-то сразу, ниоткуда. Казалось, она знает каждое, и знает их ужасно много лет – все их развилки, дупла, сломанные веточки и трещины в коре, чувствует, как спят под снегом почки в ожидании весны, как тянется на холоде живица, склеивая раны дерева зародышем лесного янтаря, как попусту топорщат чешую пустые, нынешние шишки… Слов не было – зачем слова деревьям? – и она молчала, как высокий и просил. И лес молчал, как будто провожал их взглядом в спину, топорщил ветки, шевелился с каждым ветерком. Ялке вспомнилось, как она, бывало, раньше тоже уходила в лес на целый день, чтобы не видеть никого из опостылевшей родни. Может, поэтому лесные твари приняли её в свою семью?

Снег скрипел под подошвами ещё не разносившихся дарёных башмаков, словно крахмал, и сами башмаки скрипели тоже. И лишь единорог ступал бесшумно. Дорогу он выбирать умел, да и местность была удивительно ровной – ни спусков, ни подъёмов, ни каких-нибудь холмов или оврагов. Лес был будто выметен и прибран, ветки и упавшие деревья остались в стороне. Ялка шагала и вслушивалась в мысли.

А мысли были странными, пугающими и совершенно не девчоночьими.