Джессика Броуди - Небо без звезд [litres]

– К сожалению, все это правда, – произнес Гуго так тихо, что Алуэтт решила, будто ослышалась.

Отстранившись, она вопросительно взглянула на отца.

– Да, это правда, – повторил тот. – Я тебе не отец. Во всяком случае, не родной. Но я очень любил твою мать. Ты не представляешь, как любил. Просто словами не выразить, тем более что я не мастак говорить красиво. – Он улыбнулся. – Да и тебя, как только увидел, тоже полюбил всем сердцем.

В горле у Алуэтт встал ком. Она ждала этих слов всю жизнь. Всю жизнь мечтала услышать историю своего отца. Больше всего на свете желала узнать правду.

Гуго коснулся ее щеки.

– Ты вдохнула в меня новую жизнь, Алуэтт, Маленький Жаворонок. Мое бедное сердце совсем зачерствело, заледенело в той страшной тюрьме, а вы сумели растопить его: сперва твоя мать, а потом и ты.

– Значит, мама действительно отдала меня тем ужасным людям? – упавшим голосом спросила Алуэтт.

– Да, но лишь потому, что не могла тебя прокормить. Она наверняка собиралась за тобой вернуться. Однако тяжело заболела. Я пообещал ей, что найду тебя и позабочусь о тебе. Да, я заплатил Ренарам деньги, но иначе они просто не оставили бы нас в покое. Они жадные, бесчестные люди. – Гуго покачал головой, утер глаза. – Никогда себе не прощу, что не отыскал тебя раньше. Они дурно с тобой обращались, Алуэтт. Обижали. Думаю, потому ты все это и забыла. Похоронила те годы подальше. Глубоко внутри. А я тебе это позволил, потому что не хотел, чтобы ты вспоминала. Когда я пришел за тобой в Монфер, ты одна бродила по тамошнему страшному болоту, собирала для них траву. Ножки стерты, все в мозолях. На ручках синяки… – Слова застревали у него в горле. – Иногда, глядя на тебя, я до сих пор вижу заблудившуюся в тумане малышку. Кожа да кости. Хрупкая, как птичка…

По морщинистой щеке Гуго скатилась слеза. Да Алуэтт и сама уже готова была расплакаться.

И тогда она вдруг все вспомнила, увидела как наяву. Харчевня. Место под столом, туда ее отправляли спать. Рука мадам Ренар, занесенная для пощечины. Страшное болото, куда ее посылали с ведром, чтобы нарвать травы. Там были еще две девочки. Теперь она вспомнила их. Еды в мисках у этих девочек всегда было больше, чем у нее. Но и в их глазах тоже читались голод и страх.

Как же их звали?

«Шатин» – вдруг всплыло в памяти.

И Азель.

А потом…

– Мадлен, – прошептала она. Имя это показалось ей одновременно и чужим, и знакомым.

Гуго кивнул:

– Да, твоей матери очень нравилось это имя. Мне грустно было менять его. Но я боялся, что нас разыщут, и не мог рисковать.

Он потянулся к ее ладони, пожал ее. Алуэтт заглянула в ласковые карие глаза отца.

Ту ночь, когда он явился к Ренарам, чтобы увести ее оттуда, она теперь тоже вспомнила.

Его глаза и улыбку. Как он вынырнул из тумана и подхватил ее тяжелое ведро. Вспомнился его ласковый голос. Прежде никто и никогда так не говорил с ней. И еще Алуэтт вспомнилась кукла, которую он ей принес, – Катрина. И как пришлось драться за нее с другой девочкой – с Шатин или с Азелью? – которая хотела отобрать подарок.

А потом Алуэтт вспомнила их бегство от инспектора Лимьера.

Они с отцом бежали так долго и так быстро.

Однако, еще толком не понимая, что происходит, она откуда-то знала, что они бегут навстречу чему-то светлому и хорошему.

Безопасности.

Любви.

Новому утру.

Алуэтт потянула отца за руку, шагнув в сторону входа в Седьмой трюм.

– Ну же, папа. Вернемся поскорее домой. Сестра Лорель приведет тебя в порядок и даст какое-нибудь средство от боли.

Но отец не двинулся с места. Обернувшись, Алуэтт увидела, как вдруг отяжелел его взгляд.

– Нет, Маленький Жаворонок, я туда больше не вернусь.

– Как это? – не поняла Алуэтт. – Почему?

– Говорю тебе, это слишком опасно. Инспектор Лимьер никуда не делся. А пока он жив, он будет выслеживать меня. Если я останусь на Латерре, мне придется вечно скрываться.

Алуэтт с трудом сглотнула и выпрямилась во весь рост, собираясь с силами.

– Тогда мы улетим на Рейхенштат. Вместе.

Отец покачал головой, вытащил из мешка два титановых слитка и сунул ей в карман плаща.

– Латерра – твой дом. – Он прижал руку к груди. – Я сердцем чувствую, что тебе предстоят великие дела. С твоим умом и характером, со всеми дарами, какими наделили тебя сестры, ты многого добьешься. Ты, Алуэтт, нужна здесь. Этот мир, – он указал на темные трюмы и мутное небо, – нуждается в тебе.

– Но я не могу без тебя, – отчаянным, дрожащим голосом выговорила Алуэтт. – Я хочу быть с тобой.

Гуго улыбнулся:

– Знаю. Но я обещал твоей матери, что позабочусь о тебе. А рядом со мной, Жаворонок, ты всегда будешь в опасности. Только вспомни, что произошло этой ночью. Поэтому я решил оставить тебя в Обители. Ты будешь не одна, а с сестрами. – Не замечая сбегающих по щекам слез, Гуго улыбнулся и добавил: – Они научат тебя летать, Маленький Жаворонок.

Алуэтт бросилась к отцу, прижалась к его широкой груди, обхватила руками. Она плакала, захлебываясь рыданиями.

Потому что вдруг поняла.

Никакие ее слова и мольбы не заставят отца остаться. И она отпустит его. Должна отпустить.

Потому что сама должна остаться.

Гуго сумеет позаботиться о себе. Он всегда защищал себя и приемную дочь. Но теперь в защите нуждаются сестры. Алуэтт привела опасность к самым дверям их тихого, мирного дома. Слишком близко к священной библиотеке.

И теперь просто обязана спасти то и другое.

– Я люблю тебя, папочка, – пробормотала она, роняя теплые слезы ему на рубашку.

Гуго, склонившись, последний раз поцеловал ее в лоб:

– И я люблю тебя, Маленький Жаворонок.

Когда Шатин следом за генералом вышла из комбатьера, развалины еще трещали и шипели. Вспышка, разом поглотившая здания, которую она наблюдала сверху, была ничем в сравнении с этим зрелищем. Здесь еще догорал металл, с шипением вздымались в воздух дымки.

Шатин никогда раньше не видела огня. На Латерре огонь применяли редко. Разве что, подумалось ей, для таких вот дел. Для разрушения. Для убийства. И все же пламя заворожило ее. Оно словно звало, притягивало к себе, напоминая, что они едины. Она и огонь. Они здесь наравне, и Шатин причастна к этому страшному разрушению. Пусть приказ отдало Министерство, но вина лежала на ней.

Стая дроидов, отправленных в развалины на поиски выживших, вынырнула из дымящихся руин.

– Ну? – спросил д’Бонфакон, когда они выстроились перед ним. В голосе его прозвучала неподдельная тревога. – Что вы нашли?

Шатин резко втянула в себя воздух, ожидая худшего. Она всегда ждала худшего. Так и жизнь прожила. В вечном ожидании самого ужасного варианта из всех возможных.

И вот, пожалуйста, этот страшный день настал.