Джессика Броуди - Небо без звезд [litres]

Правда, сегодня она сама выбрала свою судьбу.

– Человеческих останков не обнаружено, – доложил дроид своим леденящим душу механическим голосом.

Шатин выдохнула.

– Что? – прогремел генерал. – Как это могло случиться? Мятежники ушли? Их предупредили?

Он резанул Шатин взглядом.

– Это неизвестно, – ответил глушила. – Строение выглядит совершенно пустым, не считая кладовой, где хранилось запрещенное травяное вино, больше частью уничтоженное. Никаких признаков активности «Авангарда» не зафиксировано.

Д’Бонфакон развернулся к Шатин. Его лицо уже не было неподвижным ликом статуи, знакомым по Всеобщим оповещениям. Теперь за гневной маской словно бы бушевал огонь.

– То есть в этом старом bateau и не было базы «Авангарда»?

Шатин при всем желании не смогла бы сказать, обращается генерал к ней или к дроиду. Да и не все ли равно? Она скривила губы в своей вечной саркастической усмешке. Быть может, ей в жизни больше не доведется усмехаться. Надо пользоваться случаем.

– Ох, простите, генерал, – с наигранным раскаянием заговорила она. – Вам нужна была база «Авангарда» ? А мне послышалось – «Клошаров». Уф! Перепутала преступников. Ошиблась.

Гнев на лице д’Бонфакона нарастал, буря во взгляде набирала силу, и Шатин уже не сомневалась, что сейчас он ее ударит. Или даже убьет на месте. Но она держалась твердо. Не шелохнулась. Даже не поежилась. Просто стояла и ждала, что будет дальше.

Руки генерала сжались в кулаки. Жилы на шее вздулись. Но когда он открыл рот, Шатин услышала в его голосе лишь усталость и разочарование.

– Арестуйте ее, – приказал он. – Уберите с глаз моих долой.

Дроид шагнул к ней. Шатин видела, что он готовит оружие на случай побега. Конечно, они ждали, что она побежит. Прежняя Шатин именно так бы себя и повела. Тео бы наверняка попытался удрать. Но теперь Шатин прекрасно понимала, что деваться ей просто некуда.

И она позволила глушилам связать себе руки. Позволила увести ее от остатков «Грота» к ждавшему неподалеку полицейскому патрульеру. И затолкнуть внутрь.

От судьбы не уйдешь.

Да, видно, так уж ей с самого начала было на роду написано. С тех пор как медик имплантировал ей в предплечье «пленку», а в ухо аудиочип, ее ожидала вот эта конечная остановка.

Сколько бы она ни мечтала, сколько бы ни наворовала безделушек, сколько бы ни собиралась в один прекрасный день попасть на Юэсонию, в глубине души Шатин всегда знала, что ей суждено закончить жизнь на Бастилии.

Из окна патрульера, уносящегося прочь от разрушенных доков и дымящихся развалин штаба отцовской шайки, девушка видела, как встают вдали огромные тени Трюмов. Все такие же чудовищные. И гнилые, как разложившиеся в мокрой земле трупы. Но еще стоят.

Впервые жизни она улыбнулась им.

Алуэтт скользнула взглядом по беззвездному черному небу. Она видела прямо перед собой иззубренную тень крыши – прежней обшивки огромного транспортного корабля, превращенного в рыночную площадь. Крышу почти целиком съела ржавчина.

Ее сердце, подумалось Алуэтт, теперь как эта крыша: посреди него зияет огромная дыра, которую нечем залатать.

Он ушел.

Отец ушел.

А она осталась.

Несмотря на безутешную боль в груди, Алуэтт понимала, что поступила правильно. Ее место здесь. Не на чужих промерзших землях Рейхенштата. А тут, на Латерре, рядом с сестрами.

Она вытянула из-за ворота четки и принялась разглядывать гравировку на бирке, вспоминая слова Жаке: «Ты теперь одна из нас, и ты очень сильная, Маленький Жаворонок».

С этого дня и впредь Алуэтт станет идеальной сестрой, чей образ рисовался ей в мечтах. Доброй и прилежной. Верной и правдивой. Как те женщины, что ее вырастили. Она посвятит себя мирной жизни в размышлениях и учебе. А когда ее сочтут готовой, Алуэтт станет беречь и хранить «Хроники Сестринской обители».

Но прежде всего она хочет сберечь их самих .

Сестер.

Это будет ее самая священная обязанность.

Алуэтт станет оберегать их дом от всех тревог и опасностей. Пусть ничто не нарушит их простой жизни в размышлениях среди книг и рукописей.

Девушка снова подняла взгляд и заметила, что небо понемногу меняет свой непроглядно-черный цвет на мягкий, серебристо-серый. Рассветает, ночь миновала. Скоро станут просыпаться сестры. Им надо хорошенько поесть перед Безмолвным Размышлением, а завтрака-то и нет. Теперь об этом должна позаботиться Алуэтт.

Она поцеловала свои четки и опустила их на платье. А потом вошла в Седьмой трюм и углубилась в длинные коридоры с темными закоулками, представлявшиеся когда-то бесконечным лабиринтом. Но теперь Алуэтт неплохо ориентировалась, ноги уже почти запомнили дорогу, и она чувствовала, что машинный зал близко.

И вдруг услышала за спиной шаги.

Ритмичные, целеустремленные шаги. Будто охотник идет по следу жертвы.

Лимьер.

Сердце девушки бешено заколотилось.

Алуэтт знала: инспектора надо сбить со следа. Она перешла на бег. Сворачивала наугад, взбиралась по лестничным пролетам туда, где еще не бывала, неслась сломя голову по запутанным коридорам.

Но на каждом повороте за спиной опять слышались шаги, которые все приближались.

Эх, надо было прихватить с лесного кладбища лучинет Ренаров: как бы он ей сейчас пригодился. Пошарив по поясу с инструментами, Алуэтт выхватила первое, что подвернулось под руку. Отвертку.

Алуэтт остановилась.

Шаги тоже замолкли.

Она развернулась, занося отвертку как оружие, – и уронила ее на пол.

– Марцелл?

Голос сорвался и перешел в шепот, и на миг, на кратчайший миг Алуэтт ощутила, что пустота в груди чуть-чуть заполнилась. А потом в голову закралась беспокойная мысль. Он как будто поджидал ее рядом с машинным залом. А ведь она не говорила ему, где живет.

– Как ты меня нашел? – спросила Алуэтт.

Он шагнул к ней. Но как-то неуверенно и опасливо, словно он ее боялся. И пустым голосом ответил:

– По крови.

– По крови?

– Когда мы впервые повстречались в коридоре, ты сказала, что шла по каплям моей крови. Так меня и отыскала. Теперь они почти исчезли. Высохли. Но я разглядел следы.

Сердце у нее снова зачастило при воспоминании о багровых капельках, уводящих от машинного зала. Неужели она все испортила и Марцелл уже нашел их убежище? Обитель в опасности?

Правда, сестра Жаке сказала недавно, что Марцелла можно не опасаться, но откуда ей знать? Она ведь с ним даже не знакома.

Алуэтт отчаянно вглядывалась в лицо юноши, отыскивая ответ.

Но ничего понять не могла: вид у Марцелла был очень странный, словно бы он пребывал в глубокой задумчивости. Или даже в трансе.

Он встал перед ней, протянул руку, осторожно подхватил ладонью ее четки. И уставился на металлическую табличку.