Джессика Броуди - Небо без звезд [litres]

Сестра словно бежала на месте, работая маленькими кулачками в такт своим восторгам.

Умолкнув, она взглянула на ученицу в ожидании отклика. Но Алуэтт удалось выжать из себя лишь слабую улыбку:

– Прекрасно.

– Прекрасно?! – Сестра Жаке воздела руки. – Что ты, Жаворонок! Это воистину великий час!

Алуэтт снова попыталась улыбнуться. Но слишком уж взбаламучены были ее мысли. Слишком скомканы. Этой ночью девушка почти не сомкнула глаз. Долгие часы лежала в постели, думая об отцовской татуировке.

О его тюремной татуировке.

24601.

Кончики пальцев погладили лежавшую на коленях книгу. Надо было прийти в библиотеку еще раньше, оставить себе больше времени. Но завтрак все никак не кончался, а принципаль Франсин уже и так бросила два строгих взгляда на спешившую за едой Алуэтт.

– Ты только подумай, Жаворонок, – говорила сестра Жаке. – Мы подходим к вопросу, откуда берется наше знание. Приобретаем ли мы его просто из опыта? Исходит ли все, что мы знаем, от органов чувств: зрения, слуха, вкуса, осязания и обоняния?

Сестра Жаке принялась ощупывать стол, книги на нем, собственные ноги, а потом забавно понюхала себя под мышкой, иллюстрируя свою мысль.

– Или может, мы рождаемся со знанием, уже запасенным вот здесь? – Она постучала себя по лбу, а потом, протянув руку к голове Алуэтт, постучала и по ней тоже.

Но девушка так глубоко задумалась, что едва ли ощутила ее прикосновение.

Бедняжка терялась в догадках. Что такого мог натворить ее отец? Какое преступление он мог совершить? Столь ужасное, что его сослали в страшную тюрьму на холодную Бастилию?

– Но разве мы способны физически воспринимать такие вещи, как пространство и время? – Сестра Жаке повернулась к доске, висевшей в проеме между шкафами на противоположной стене, и начала крупно, неровно писать мелом.

Алуэтт не упустила удачный момент. Она украдкой нащупала книгу на коленях и кончиками пальцев раскрыла обложку.

– Такие, более абстрактные понятия невозможно воспринять из опыта в реальном мире, – продолжала, не переставая писать, сестра Жаке. – Подобные абстракции нельзя потрогать или увидеть, как мы видим, скажем, стол, человека или лист бумаги…

Алуэтт тем временем тихо, очень тихо листала страницы.

– Возможно, то, что мы считаем реальностью, в действительности лишь сформировано нашим сознанием, – говорила сестра Жаке под стук и поскрипывание мелка по доске.

Пальцы Алуэтт продолжали листать книгу, а взгляд бегал по страницам.

– Обдумаем это вот с какой стороны. Быть может, наши мысли формируют и создают нашу реальность.

«Тюрьма Бастилия». Ага, вот оно! Именно эту главу она и искала.

Убедившись, что сестра Жаке по-прежнему стоит к ней спиной, Алуэтт поспешно пролистнула первую страницу. Да, это она наверняка уже читала. Читала про то, как в Министерстве решили перенести тюрьму на спутник Латерры, где были открыты богатые запасы циттрия – минерала, необходимого для производства телепленки. И про дроидов, тридцать часов в сутки охраняющих арестантов.

Но Алуэтт, хоть убей, не помнила, чтобы там говорилось что-то про серебристые метки для заключенных. Может быть, она что-то пропустила? Может быть, о татуировках для узников Бастилии рассказывается в подстрочных примечаниях?

Девушка лихорадочно бегала глазами по строчкам, вглядывалась в мелкий шрифт сносок, искала любое упоминание о татуировках, металлических бугорках или тюремных номерах.

И ничего не находила.

– Отсюда вытекает интересный вопрос, – щебетала сестра Жаке, покрывая доску каракулями. – Еще в Первом Мире…

Алуэтт пролистала главу до конца и обратно, от конца к началу, но ни одного упоминания про татуировки не нашла. И про номера, которые присваивались заключенным, тоже.

Не сдержавшись, она разочарованно вздохнула, и тут же стук мела по доске смолк.

– Что такое, Жаворонок?

Пока сестра Жаке поворачивалась к ней, Алуэтт успела захлопнуть книгу, заложив нужное место пальцем.

– Ты случайно не больна?

– Да… я… – Алуэтт запнулась, чувствуя, как пылают щеки. Она прокашлялась. – Просто в горле слегка першит.

Сестра, склонив голову к плечу, рассматривала ученицу. Будто что-то знала. Или о чем-то догадывалась.

Алуэтт выдавила улыбку, от волнения ковырнув пальцем мягкий, сшитый вручную корешок книги. Вот тут-то она и нащупала это .

Под пальцем оказалось что-то шершавое и колючее. Вроде полоски бумаги. Обрывка.

Неужели кто-то вырвал из «Хроник» лист?

Но ведь это строго запрещено!

– Ты ничего от меня не скрываешь, а? – все так же напряженно вглядываясь в нее, спросила сестра Жаке. – Потому что, если тебе и впрямь нездоровится, надо сразу после урока пойти в травную комнату и попросить у сестры Лорель бузинных пастилок.

– Нет, – покачала головой Алуэтт. – Нет, все хорошо. Это, наверное, просто от пыли. – Она задержала дыхание, отсчитывая секунды, пока сестра Жаке наконец-то снова отвернулась к доске.

– Итак, из чего слагается знание? Этот раздел философии называется эпистемологией. Э-ПИС-ТЕ…

Едва сестра повернулась спиной, Алуэтт вновь распахнула книгу и склонилась над ней, чтобы хорошенько разглядеть шершавый обрывок корешка.

Да, наверняка здесь была еще одна страница.

В голове у нее бурлили вопросы.

Кто мог вырвать лист из «Хроник»? И зачем?

Ворот хламиды вдруг стиснул ей шею, а потолок будто спустился ниже обычного.

«Принципаль Франсин? – гадала она. – Сестра Жаке?»

Но они никогда ничего не скрывали от Алуэтт. Они научили ее всему, что сами знали о мире наверху.

Во всяком случае, так она думала раньше.

– Главный вопрос в том, каким образом мы узнаем то, что знаем, – соловьем заливалась сестра Жаке. – Что вообще означает «знать»?..

У Алуэтт перехватило дыхание от новой догадки.

«Если вырван этот лист, не вырвали ли также и другие?»

Чего еще она не знает: какие секреты, касающиеся отца, а может быть, и ее самой? Что и кто хотел от нее скрыть?

– Зачем мы здесь? – помимо воли вырвалось у Алуэтт.

Сестра Жаке перестала писать, обернулась:

– О да, это тоже хороший вопрос, и один из главных вопросов философии. Но к нему мы подойдем позднее, когда будем рассматривать метафизику…

– Нет, я говорю про другое: зачем здесь я ? И папа?

– И этим вопросом мы тоже займемся…

– Нет-нет! – резко выдохнула Алуэтт. – Я спрашиваю, зачем мы с папой здесь живем? Почему поселились в Обители? Вместе со всеми вами?

Жаке помолчала, словно обдумывая ответ.

– Ты, Маленький Жаворонок, и сама это прекрасно знаешь, – наконец заговорила она. – Твоя мать умерла, когда ты была совсем маленькой, а Гуго не мог растить дочь в одиночку. Он принес тебя в Обитель, где ты обрела безопасное убежище и заботливую семью, защиту от голода, болезней, нищеты…