Джессика Броуди - Небо без звезд [litres]

Взгляд девушки упал на ту самую крышу, и она вдруг услышала его смех. Малыш радостно хихикал ей в ухо, а она раскачивала ногами, взлетая все выше и выше. Теперь качелей не было. Только веревки болтались, как пустые петли виселицы.

А потом Шатин услышала тишину.

Это тишина ударила ее, как разогнавшийся круизьер, едва она вошла в харчевню, где его уже не было. В тот день мать отослала Шатин на рынок купить овощей, а когда девочка вернулась, всего через два часа, то сразу почуяла: что-то не так. Случилось что-то плохое.

«Где Анри?» – спрашивала она мать, перебегая из комнаты в комнату и напрягая слух, в надежде услышать его воркующий смех.

Мать помешивала какое-то варево в горшке. И упорно не отвечала. Шатин обыскала окрестности, обежала все улицы и переулки за гостиницей, непрестанно расспрашивая соседей, не видел ли кто Анри.

Наконец, на следующий день, она дождалась ответа. Шатин, как сейчас, помнила, как равнодушно, словно комара отогнала, отмахнулась от ее расспросов мать: «Его убила та маленькая нищенка. Мадлен. Уронила головой на пол. Мы отправили тело в морг».

В тот миг весь мир Шатин взорвался, как гибнущая звезда. Она и по сей день, куда бы ни шла, слышала тихое гуление и приглушенные всхлипы Анри.

Ее младший брат всегда был тихим ребенком. Если и плакал, то негромко. Он как будто в свой неполный год уже понимал, что не должен быть обузой. Что нужно быть хорошим мальчиком, чтобы мама с папой не выбросили его на улицу, как выбрасывали многих детей, которых родителям было не прокормить.

Бедняжка так старался, но все равно умер.

– Что с тобой? – ворвался в ее мысли голос Марцелла, и Шатин только тогда заметила, что остановилась. Просто стояла перед харчевней, уставившись на нее так, как смотрела бы на целый полк глушил. Она тронула свою щеку – кончики пальцев стали мокрыми. Точно такие же слезы щипали ей глаза двенадцать лет назад, когда она бросилась к Медцентру, ворвалась в морг и искала на бесконечных столах крошечное тельце. И когда наконец поняла, что опоздала. Его уже утилизировали. Малыш Анри уже превратился в крошечную льдинку, тающую в яме.

Хлюпнув носом, Шатин поспешно утерла щеки.

– Ничего. Я в порядке.

Она знала, что это самая большая ложь в ее жизни. Никогда ей не смириться с потерей младшего брата. Она никогда не простит ту девчонку, Мадлен. До самой смерти не простит.

Через несколько недель после того, как Мадлен покинула гостиницу, к ним заглянул инспектор Лимьер – предлагал награду за человека, который ее забрал. Двадцать тысяч жетонов. Тогда Шатин узнала, что он был беглый каторжник, находившийся в розыске, и очень опасный преступник. Ее это несколько утешило. Она не сомневалась, что при такой награде этого типа наверняка быстро изловят и вернут на Бастилию, а замарашка Мадлен останется совсем одна. Как она того и заслуживала.

– Внутрь зайдем? – спросил Марцелл.

Шатин часто заморгала, отгоняя вставшие перед глазами видения.

Повернувшись к своему спутнику, она осмотрела его с головы до ног: оценила крахмальную белую рубашку, наглаженные белые брюки и титановые пуговицы-солнца на мундире – примету министерского офицера. После чего скептически хмыкнула.

– Что-то не так? – смущенно спросил Марцелл, приглаживая блестящие волосы.

Шатин вздохнула. Дело оказалось куда более хлопотливым, чем она думала.

– В таком виде ты никуда не пойдешь.

– А без этого никак нельзя?

Марцелл чувствовал себя крайне неловко, поскольку подозревал, что выглядит со стороны смешно.

Они стояли за наполовину развалившейся постройкой, которую Тео громко именовал «гостиницей». Мальчик откопал где-то кусок старого брезента, из которого смастерил некое подобие накидки и напялил ее на Марцелла. И еще измазал грязью его сапоги, рукава мундира и штанины до колена. Все, что не скрывала накидка, оказалось в грязи. Марцелл подозревал, что это было сделано не столько для того, чтобы «не выделяться», как уверял Тео, сколько из желания, воспользовавшись редкой возможностью, унизить и пристыдить представителя второго сословия.

– Это шахтерский город, – объяснил парнишка. – Народ тут крепкий, не то что в столичных Трюмах. Здесь не любят типов вроде тебя.

– В Трюмах нас тоже не любят, – фыркнул Марцелл.

– Верно. Но здесь другое. Здесь люди не боятся шпи… я хотел сказать, офицеров Министерства.

– Ничего, теперь можешь называть меня и шпиком. Я уже знаю, что это значит. – И Марцелл самодовольно улыбнулся Тео.

Тот в ответ взглянул на него так, словно бы с удовольствием залепил собеседнику пощечину.

– Короче говоря, – продолжал мальчик, – здешние обитатели выросли в темных тоннелях и шахтах с привидениями. Их просто так не запугаешь, тут нужно действовать иначе…

– Погоди. Про какие еще привидения в шахтах ты толкуешь?

Тео криво усмехнулся:

– Тебе приходилось когда-нибудь просидеть тридцать часов в полной темноте, слушая только собственное дыхание?

– Нет.

– Тогда не поймешь.

– Вполне справедливо, – вынужден был признать Марцелл. – Ну и какой у нас план?

– Ты вот что… – заявил ему Тео. – Ты… лучше помалкивай, ладно? Давай говорить буду я. – Марцелл хотел было что-то спросить, но мальчишка его опередил: – И ни в коем случае не произноси слова «глушила».

Д’Бонфакон недовольно наморщил лоб:

– Почему?

– Потому что ты его не так выговариваешь.

– Глу-шила? – попробовал Марцелл. – Глу-ушила? Глушил-а? Глу-у-у…

– Перестань. Лучше помалкивай, и все. Ничего не делай. Ни на кого не смотри. Просто стой и не разговаривай. Вообще ни с кем.

Марцелл кивнул и выпрямился, расправив плечи, как с детства приучал его дед.

– Нет, – сказал Тео. – Не так стоишь. Ты голодный бедняк и ни на что в жизни уже не надеешься. Ссутулься.

Марцелл постарался: втянул живот, скособочился. И едва удержался на ногах.

Мальчишка еще раз оглядел его, и Марцелл готов был поклясться, что на его лице мелькнула усмешка. Но у него хватило ума не спорить со своим провожатым. Тео, как видно, знал, о чем говорит. И насчет того, что в городе хорошо ориентируется, тоже не обманул. Да еще само это место – железные трущобы – выводило Марцелла из равновесия. Такого он не видел даже в Трюмах. И не представлял, что подобное возможно. Знает ли дед, как плохи дела здесь, в Монфере?

Тео отступил подальше, чтобы рассмотреть его лицо, и объявил:

– Все равно ты слишком чистенький.

Марцелл опустил взгляд и растопырил руки, отчего брезент на нем зашелестел под слабым ветром.

– Что именно тебе не нравится?

– Лицо. И волосы. Мало грязи. Где это видано, чтобы у парня из третьего сословия были чистые волосы и свежая кожа?