Марина Крамская - Козырь. Создатель миров [litres]

– Я его голос. И этот голос говорит, что с тебя достаточно наказаний. Так что поднимайся, я покажу тебе твои покои.

– Какая щедрость, – пробурчал Юкон, но все же встал на затекшие ноги.

Проходя мимо Солы, он постарался изобразить высокомерие и непокорность, но вместо этого почувствовал себя отчаянно жалким. Чего он добивается? То, что его выпустили на волю – милость Императора или того хуже – этой женщины. Так или иначе он останется запертым в замке до тех пор, пока Фос не вернется. Если он вернется.

Сола возложила ладонь ему на плечо, и Юкон поддался: как в тумане взобрался по лестнице и вдруг, к своему стыду, почувствовал, что готов расплакаться. Пришлось отвернуться, чтобы только не дать воли слезам. Сола шла рядом и понимающе молчала, прежде чем решилась высказаться:

– Я всегда относилась к твоему отцу, как к родному сыну, – проговорила она будто через силу. – Если понадобится помощь, я буду рядом. О доверии так скоро не прошу, но надеюсь заслужить его со временем.

Юкон от удивления даже отвлекся от своей внутренней бури. Сола – преклонных лет и непреклонного характера – насколько он успел заметить, – предлагала ему, пятнадцатилетнему мальчишке, свою верность.

– Спасибо, – выдавил он. – Я… с радостью.

В темноте статуя грузного хмурого человека была освещена одиноким лунным лучом, падавшим сквозь узкую бойницу. Юкону на мгновение показалось, что подбородок статуи приподнялся, пустые серые глаза взглянули на мальчишку, а каменные пальцы шевельнулись в жесте неудовольствия. Юкон моргнул, и наваждение схлынуло.

В неловком молчании поднялись на второй этаж. Сола миновала короткий коридор и распахнула одну из одинаковых на вид дверей.

– Я пришлю служанок, – сообщила она буднично. – Они нагреют воды и вымоют тебя.

– Спасибо, конечно, но я как-нибудь сам, – Юкон ужаснулся мысли, что какие-то неведомые служанки будут суетиться вокруг него.

– Как скажешь. Но хотя бы переоденься, – она указала на шкаф в углу, оплетенный по углам серебряными витками. В стене напротив был выложен камин с заслонкой, правда, после дневного зноя никому и в голову не пришло его запалить. Бордовые драпировки на окнах напоминали о пролитой крови, их подвязали золотистыми шнурами с кистями. Над крепостной стеной виднелся серп серебряной в лунном свете воды.

– Спокойных снов, – пожелала Сола, не переступив порога, и удалилась неспешным шагом, сильно ударяя пятками ночных туфель о полированные ступени.

Юкон долго вслушивался в этот ритмичный стук, прежде чем подскочил на месте и вылетел обратно в коридор.

– Подождите! – крикнул он, и Сола обернулась. – Отец жив. Я видел.

– Отрадно слышать, – невыразительно кивнула женщина. – Впрочем, это не новость.

И не стала дожидаться его ответа.

Юкон сам не заметил, как вернулся в комнату, подошел к кровати и обрушился лицом в накрахмаленную наволочку. Глубоко вдохнув цветочный аромат, он обреченно признался себе: «Я ничего не могу сделать. Ничего».

Оставалось ждать. И он это умел.

Сон походил на черный мешок с прорехами – иногда сквозь них Юкон видел очертания крохотной, тускло освещенной комнатки. В какой-то момент промелькнуло бледное лицо Шанны, на котором глаза казались еще больше обычного.

– Ты мне покоришься, – шепнула она губы в губы Фосу. – Снова.

И Юкон почувствовал, как мягкие черные локоны скользнули по его щекам.

Проснулся от того, что кто-то настойчиво тряс его за щиколотку. Приоткрыв глаза, увидел странного человека, чья лысая макушка едва возвышалась над кроватью.

– Ваша светлость. – Карлик настойчиво теребил отворот пижамы Юкона. – Ваша светлость, вас ожидают к завтраку.

Он был поистине уродлив, и ни одно даже самое злое сердце не смогло бы отнестись к нему без сочувствия. Над лысым затылком яйцеобразной головы возвышался горб, высокий лоб нависал над черными глазами. Вместе с тем он носил опрятный костюмчик из зеленого бархата и начищенные до блеска сапожки, по размеру больше подходившие ребенку.

Слуга смотрел на Юкона круглыми глазами, почти лишенными ресниц, из-за чего сильно походил на уродливую рыбу. Голос у него был еще менее приятный, чем лицо: скрипучий, низкий, дребезжащий.

– А можно потом? – спросил Юкон, надеясь, что удастся отложить встречу с дедом.

– Я спрашивал разрешения у его Императорского Величества подать вам завтрак в постель, но он настоял на том, чтобы вы спустились в трапезную. – Карлик выглядел расстроенным и смущенным. Лицо его отнюдь не мило покрылось красными пятнами.

– Ладно, я сейчас приду, – сдался Юкон.

Осмотрев себя в настенном зеркале, он остался доволен – под глазами набухли мешки, цветом лица он мало отличался от Червя в последние годы его жизни. То, что нужно для провокации.

Когда он по памяти вернулся в трапезную, Император был один. Юкон помедлил в дверях. Дед ковырял вилкой в тарелке с таким презрением к ее содержимому, что оставалось только посочувствовать. Однако, заметив внука, он выпрямился и стряхнул оцепенение, в котором пребывал.

– Проходи, садись, – бросил Император небрежно. – Судя по тому, какой ты тощий, будешь удивлен.

Что правда, то правда. Когда перед Юконом опустилось будто плывущее по воздуху серебряное блюдо, он долго и внимательно изучал поданную еду, но все равно не предполагал, что есть что. Плюнув на догадки, откусил кусок от чего-то, с виду походившего на хлеб, и зажмурился от удовольствия. От сладости рот наполнился слюной, так что пришлось быстро глотать.

И Юкон принялся надкусывать все подряд, уже не пытаясь запомнить, что понравилось ему сильнее всего. Да уж. Знал бы неделю назад, когда тащил день за днем тухлую рыбу, в жизни не поверил бы.

– Не подавись, – надменно выговорил Император. – Вот она – наша надежда на светлое будущее. Грязная, бледная и голодная. Н-да.

Юкон отложил вилку и уставился в стол. Он и впрямь походил на оголодавшего шакала, готового стать ручным за кусок мяса. Нет, не дождется. К голоду ему не привыкать.

– Зачем вы меня выпустили? – спросил он, искренне недоумевая. – И моего друга – зачем?

– Твой друг , – Император поморщился, – слишком омерзителен, чтобы держать его здесь, и достаточно туп, чтобы отправить его домой. Не бойся, он уже на полпути к Тенебрису.

– Ну спасибо, – проворчал Юкон. – А меня зачем отпустили?

– Пожалел, – ответил Риад, глядя внуку в глаза. – Ты и так тощий, еще умрешь ненароком.

У Юкона забурлила кровь, но вместе с тем он услышал что-то сквозь бахвальство – какую-то смутную тревогу. Еще не страх, но зерно, из которого он скоро проклюнется. И стало до того приятно, что обида отскочила от него, как выброшенная рыба от камней.