Рейчел Хартман - Серафина [litres]

Глаза Киггза засияли:

– Ох, если бы увидеть дракомахию в действии хоть раз!

– Не без брони, парень. Жар невыносим – как и вонь!

Оруженосцы забирались друг другу на плечи, переворачиваясь в воздухе и перелетая через верхушку стога сена. Их точность и сила вдохновляли. В изгнании, без дела, они явно много времени посвящали тренировкам. Мы все должны быть так верны своему искусству.

– Милая святая Сьюкр! – воскликнула я.

– Что не так? – спросил Киггз, встревоженный тем, что я кинулась к лошадям.

Я бросилась к сумке своей кобылы и отыскала диаграмму Ларса. Киггз сразу же понял меня и помог мне развернуть пергамент на боку лошади. Мы уставились на баллисту с клистиром, а потом друга на друга.

– Пузырь для пирии, – сказала я.

– Но как ее зажечь? – выдохнул облачко пара запыхавшийся человек позади нас, этот голос принадлежал оруженосцу Фоуфо.

– Она сама зажигается, Маурицио. Смотри, – сказал Киггз, показывая на спусковой крючок механизма, принципа действия которого я не поняла.

– Умно, – сказал Маурицио. – Оруженосцы могли бы им воспользоваться – все могли бы. Эта штука почти лишает рыцарей работы.

Сэр Джеймс подошел посмотреть, в чем дело.

– Чушь! Машины ограничивают передвижение. Охота на драконов – не вопрос грубой силы, или мы бы сбивали их с неба требушетами. Это искусство, здесь нужно изящество.

Маурицио пожал плечами:

– Одна такая на нашей стороне не помешала бы.

Сэр Джеймс презрительно фыркнул:

– Мы могли бы использовать ее как приманку. Ничто не привлекает драконов так, как старые изобретения.

Снег посыпал сильнее, уже давно пора было уезжать. Мы попрощались. Маурицио настоял на том, чтобы помочь мне сесть на лошадь. Я сжалась, ощутив иррациональный страх того, что покажусь тяжелой.

– Такое облегчение после всех этих лет узнать, что ты оправилась от своего страха, – сказал он тихим голосом, сжимая мою руку, – и что ты выросла такой красивой!

– Ты беспокоился? – спросила я, тронутая его заботой.

– Да. Сколько тебе было, одиннадцать? Двенадцать? В таком возрасте мы все неуклюжи, и во что это выльется, непонятно. – Он подмигнул, хлопнул лошадь по крупу и махал, пока мы не исчезли из виду.

Киггз повел нас обратно к овечьей тропе, я подгоняла свою лошадь.

– Кажется, у тебя нет перчаток, – сказал Киггз, когда я приблизилась к нему.

– Со мной все будет в порядке. Мои рукава почти полностью закрывают руку, видите?

Он ничего не ответил, но стянул перчатки и передал их мне, посмотрев так, что я не смела отказаться. Они были теплыми. Я не осознавала, как замерзли мои пальцы, пока не надела перчатки.

– Ладно, я идиот, – сказал Киггз, когда мы проехали несколько километров в тишине. – Я собирался посмеяться над твоим страхом поездки после наступления темноты, но если снег будет продолжать так валить, то мы не сможем найти дорогу.

Я думала о противоположном: дорога теперь выделялась, две параллельные белые линии – снег наполнил следы от телеги. Но было почти темно. Это самая долгая ночь года, и тяжелый покров туч пытался сделать ее еще длиннее.

– В Райттерне был постоялый двор, – сказала я. – Остальные деревни слишком маленькие.

– Говоришь, как человек, не привыкший путешествовать с принцем! – засмеялся он. – Мы можем потребовать любой особняк по пути. Вопрос: который? Не Реми, если только не хочешь провести вечер с леди Коронги и ее кузиной, герцогиней-отшельницей. Если сможем добраться до Пондмер Парка, то сократим время в дороге утром. Завтра мне нужно кое-чем заняться.

Я кивнула, словно и у меня были дела. Уверена, что так и было, но я не могла вспомнить ни одного.

– Я весь день хотел тебе рассказать, – заметил Киггз, – что у меня есть еще мысли о том, каково быть бастардом, если хочешь послушать.

Я не могла не рассмеяться.

– Ты… правда? Ну, хорошо.

Он придержал поводья, чтобы наши лошади шли рядом. Люсиан не стал надевать капюшон, и снег ложился на его волосы.

– Возможно, ты посчитаешь меня эксцентричным, но я не могу перестать об этом думать. Никто никогда не спрашивает.

– Мой отец был самсамийским адмиралом. Моя мать, принцесса Лорель, была младшей дочерью королевы Лавонды и, согласно легенде, была упрямой и избалованной. Они сбежали вместе, когда ей было пятнадцать. В Самсаме разразился такой же жуткий скандал, как и здесь. Его понизили до капитана грузового судна. Я родился на суше, но часто бывал в море в детстве. Они не взяли меня с собой в последнее путешествие: за день до того, как они должны были отплыть из нинийского порта Асадо, они встретили даму Окра Кармин, которая убедила их позволить отвезти меня в Горедд, чтобы я встретился с бабушкой.

Я считала ее слабый дар предвидения глупым. Я была не права.

Он уставился на облака:

– Они погибли в ужасном шторме. Мне было пять лет, и мне повезло выжить, но сам я оказался в непонятном положении. Я даже не говорил по-гореддийски. Моя бабушка не сразу приняла меня. Тетя Дион мгновенно возненавидела меня.

– Ребенка собственной сестры? – воскликнула я.

Он пожал плечами. Его плащ хлопал на ветру.

– Само мое существование всех смущало. Что им было делать с неожиданным ребенком, его манерами низшего сословия – даже для самсамийцев – и ужасной этнической фамилией?

– Киггз – самсамийская фамилия?

Он печально улыбнулся:

– Она даже не Киггз, а Киггенстайн. «Режущий камень». Видимо, кто-то на семейном древе был каменотесом. Но все уладилось. Они привыкли ко мне. Я доказал им, что в чем-то хорош. Дядя Руфус, который провел многие годы при дворе Самсама, помог мне разобраться.

– Вы казались таким грустным, когда молились о нем сегодня утром, – вырвалось у меня.

Его глаза блестели в сумерках. На холоде дыхание Киггза превращалось в туман.

– Он оставил огромную дыру в этом мире, да. С этим сравнится лишь смерть моей матери. Но, видишь ли, я стремился к этому, представлял, как расскажу тебе об этом, потому что, мне кажется, ты поймешь.

Я задержала дыхание. Падал тихий снег.

– У меня такие смешанные чувства к ней. То есть я любил ее, она была моей матерью, но… иногда я сержусь на нее.

– Почему? – спросила я, хотя знала. Я испытывала именно это. Я едва могла поверить, что он скажет это вслух.

– Сержусь на нее за то, что бросила меня таким маленьким – возможно, ты тоже испытывала подобное к своей матери, – но также, к моему ужасу, за то, что она так безрассудно влюбилась.

– Знаю, – прошептала я в морозный воздух, боясь, что он услышит меня.

– Какой злодей может сердиться на мать из-за того, что она нашла любовь всей своей жизни? – Он издал самоуничижительный смешок, но в его глазах была печаль.

Я могла бы потянуться и коснуться его. Я этого хотела. Я покрепче взялась за поводья и уставилась на дорогу впереди.