Рейчел Хартман - Серафина [litres]

Я едва смела подумать о том, какую правду он имел в виду. Я надеялась и боялась, что он скажет мне.

Его голос наполнился грустью:

– Я был так увлечен тобой, Фина. Я продолжаю раздумывать над произошедшим. Мог ли я удержать тетю Дион подальше от покоев Комонота, если бы не танцевал с тобой? Я так хотел отдать тебе ту книгу. Мы могли бы так и не заметить, что Комонот ушел с бала, если бы не дама Окра.

– Или вы могли бы остановить их обоих, а затем пойти наверх и выпить за Новый год вместе с леди Коронги, – сказала я, пытаясь успокоить его. – По другому сценарию вы могли бы уже быть мертвы.

Он вскинул руки в отчаянии.

– Всю свою жизнь я старался ставить мысли превыше чувств, не быть таким же безрассудным и безответственным, как моя мать!

– Ах да, ваша мать и ее ужасные преступления против вашей семьи! – закричала я, теперь злясь на него. – Если бы я увидела вашу мать на Небесах, знаете, что я бы сделала? Я бы поцеловала ее прямо в губы! И затем я бы притащила ее к подножию Небесных Ступеней и показала на вас здесь и сказала: «Посмотри, что ты натворила, дьявол!»

Он казался возмущенным или, по крайней мере, испуганным. Я не могла остановиться.

– О чем думала святая Клэр, выбирая меня своим недостойным инструментом? Она бы знала, что я не смогу рассказать вам правду.

– Фина, нет, – сказал Киггз, и сначала мне показалось, что он отчитывает меня за то, что злословила на святую Клэр. Киггз поднял руку, дал ей зависнуть в воздухе на мгновение, а затем положил на мою. Его рука была теплой, и у меня перехватило дыхание. – Святая Клэр не ошиблась в выборе, – мягко сказал он. – Я всегда видел в тебе правду, как бы ты ни увиливала, даже когда ты лгала мне прямо в лицо. Я увидел само твое сердце, чистое, как солнечный свет, и это было что-то необыкновенное.

Он взял мою руку в свои ладони:

– Твоя ложь не помешала мне полюбить тебя, и твоя правда не остановила меня.

Я взглянула вниз. Он держал меня за левую руку. Он заметил мое смущение и ловко и осторожно закатал мой рукав – все четыре рукава, – открыл мою руку холодному воздуху, гаснущему закату и зажигающимся звездам. Он пробежал большим пальцем по серебряной линии моей чешуи и нахмурился взволнованно, заметив засохшую ранку, а затем хитро глянул на меня, наклонился и поцеловал мое чешуйчатое запястье.

Я не могла дышать. Эмоции переполняли меня. Обычно я почти ничего не чувствовала через чешую, но это я ощутила до самых кончиков пальцев ног.

Он вернул мои рукава на место, с уважением, словно накрывал алтарь святого. Он все еще держал мою руку в своих, согревая ее.

– Я думал о тебе до твоего прихода. Думал, молился, но не пришел к решению. Я собирался оставить любовь невысказанной. Давай переживем эту войну, пусть Глиссельда привыкнет к короне. Пусть придет день, прошу вас, Небеса, когда я смогу сказать ей об этом, не устроив хаос. Возможно, она освободит меня от обещания, а может, и нет. Возможно, мне придется жениться на ней в любом случае, потому что ей нужно выйти замуж, а я остаюсь лучшим вариантом. Ты сможешь с этим жить?

– Не знаю, – ответила я. – Но ты прав, ты ей нужен.

– Мы вдвоем ей необходимы, – сказал он, – и ей не нужно, чтобы мы так были заняты друг другом, что не смогли играть свою роль в войне.

Я кивнула.

– Сначала кризис, потом любовь. Этот день придет, Киггз, я в это верю.

Он беспокойно нахмурился.

– Мне не нравится скрывать это от нее, это обман. Маленькая ложь не лучше большей лжи, но если мы сможем, пожалуйста, снизить все до минимума пока…

– Всё? – спросила я. – Порфирийскую философию? Увлекательные рассказы о бастардах?

Он улыбнулся. Ах, я бы долго смогла прожить на таких улыбках. Я буду сеять их и пожинать, как пшеницу.

– Ты знаешь, что я имею в виду, – сказал он.

– Ты имеешь в виду, что больше не поцелуешь мое запястье, – сказала я. – Но все нормально, потому что я собираюсь поцеловать тебя.

И так я и сделала.

Если бы я могла сохранить одно мгновение на всю жизнь, это было бы оно.

Я стала самим воздухом и наполнилась звездами. Я была парящим пространством между шпилями собора, торжественным дыханием дымоходов, произнесенной шепотом молитвой на зимнем ветру. Я была тишиной и музыкой, одним чистым необыкновенным аккордом, поднимающимся к Небесам. Тогда я поверила, что могла сама подняться в Небеса, если бы не якорь его рук в моих волосах и его идеальные мягкие губы.

«Никаких Небес, кроме этих!» – подумала я и знала, что это такая правда, что даже святая Клэр не смогла бы поспорить.

Потом все закончилось, и он держал обе мои руки в своих и говорил:

– В какой-нибудь балладе или порфирийском романе мы бы сбежали вместе.

Я быстро взглянула на лицо Киггза, пытаясь понять, не предлагает ли он сделать именно это. Решимость в его глазах говорила нет, но я видела, куда могла бы надавить и как сильно, чтобы сломить эту решимость. Это было бы поразительно легко, но я поняла, что не хочу этого. Мой Киггз не может вести себя так подло и оставаться моим Киггзом. Другая часть его сломается вместе с его решимостью, и я не знала, как снова сделать его единым целым. Острый край такого решения будет резать его всю жизнь.

Если нам нужно двигаться дальше, мы не станем спешить бездумно, но сделаем это в стиле Киггза и Фины. Только так оно может сработать.

– Кажется, я слышала ту балладу, – ответила я. – Она красивая, но плохо заканчивается.

Он закрыл глаза и прижался лбом к моему.

– Теперь менее грустно от того, что я попрошу тебя больше не целовать меня?

– Да. Потому что это лишь на время. Тот день приедет.

– Я хочу в это верить.

– Верь.

Он сделал нервный вдох.

– Мне нужно идти.

– Знаю.

Я отпустила его первым. Моего присутствия не требовалось на ритуале сегодня ночью. Я облокотилась о парапет, глядя, как дыхание вырывается серым облачком на темнеющем небе, словно я дракон, выпускающий шепот дыма в ветер. Этот образ заставил меня улыбнуться, а потом мне в голову пришла идея. Осторожно, избегая льда, я забралась на парапет, но не собиралась просто сидеть. С комической медлительностью, словно Комонот, пытающийся красться, я подняла ноги на перила. Я сняла туфли, желая ощутить камень под кожей. Я хотела все ощутить.

Я выпрямилась, словно Ларс на барбакане, и темный город распростерся у моих ног. Огни мерцали в окнах таверн, качались у конструкции моста Вулфстут. Когда-то я висела над этим огромным пространством, беспомощная и обмякшая, в руках дракона. Когда-то я боялась, что правда подобна падению, что любовь подобна удару о землю, но вот она я, твердо стою на ногах, сама.

Мы все монстры и бастарды, и мы все красивы.