Владимир Ильин - Напряжение сходится [litres]

– Ах! – Изобразив беспамятство и переутомление, Дейю картинно упала на место почище.

– Китаянка померла, – хмуро констатировала Аймара, замерев на секунду.

– Предлагаю закопать. – Не отвлекаясь, Ника трамбовала купюры руками.

– А… не, шевелится еще.

– Добить и закопать.

– Да что вы за люди-то такие! – открыв глаза, прорычала Дейю и вновь взялась за лопату. – Не видите – человеку плохо! Человеку надо помочь! Отнести в дом! Положить в постель и укрыть пуховым одеялом!

– Точно, постель!.. – словно осенило Нику.

– Вот, добрая госпожа, я всегда верила, что вы…

– Надо слугам сказать, чтобы наволочки несли – мешки кончаются! – Выпалив и схватив тележку за ручки, побежала Ника на новый круг.

– Еще неделю назад я была уважаемым человеком, – глядя ей в спину, с горечью произнесла Го. – А сейчас? Чем я занимаюсь сейчас? – грустно обвела она взглядом огромную кучу денег, которая, казалось, не уменьшилась вовсе. – Как простая крестьянка машу лопатой…

– Неплохо живут ваши крестьяне.

– У нас на праздники часто приносят целые горы ритуальных денег, – пожала плечами Дейю, – Ну там на похороны или в дар духам…

– Эти – настоящие! – отметила важный момент Аймара.

– Да ну?.. – недоверчиво посмотрела Го на незнакомые купюры.

В магазинах на родине все ее покупки оплачивались карточкой, а зарубежные деньги у въезжающих в Китай принудительно выменивались на границе. Да и какой ей был интерес до валюты северного соседа?

– Угу.

А вот Аймара цену этим бумажкам знала. Оттого пребывала в странном состоянии чувств, которое еще не совсем было принято разумом.

– А какой курс? – Го подняла бумажку с земли и с интересом присмотрелась к гравюрному изображению моста через реку.

– Один к шести, – произнесла Инка и механически перевела в куда более понятный и родной эквивалент. Выходило сорок тонн золота. Против двух тонн, выделенных от щедрот ее семьи на поиски похищенной старшей дочери.

– А надо делить или умножать?

– Надо копать! – прорычала взбешенная и уязвленная Аймара.

Шум стихийного рынка то взлетал ввысь высокой нотой, то разлетался на сотни голосов покупающих и продающих, интересующихся товаром и сетующих на мелкий и занудный дождь. Слух то и дело ловил отрывок какой-нибудь истории, и шаг замедлялся: хотелось задержаться и дослушать рассказ о кусочке чужой судьбы – но тогда ушедший вперед Федор возвращался и тянул за руку дальше, уводя в тень навесов и натянутых поперек торговых рядов тентов, уверенно раздвигая плечом развешанную в проходах одежду. Однако еще десяток метров – и нить очередного разговора увлекала за собой разум, а глаз сам по себе ложился на товар, выставленный перед дородными женщинами, распекающими своих мужей или нерадивых отроков. Иногда продавцы замечали покупателя и замолкали, а мне становилась не интересна тишина, и я сам спешил за братом.

Эти два выходных дня выдались муторными и неопределенными, как момент прыжка в воду с большой высоты – шаг вперед сделан, и нет более под ногами твердой опоры. Безопасность ныряльщика обеспечивают техничность исполнения, спокойствие и знание глубины. Любая паника или резкое движение обернутся тяжелой травмой или смертью. Но иногда в полет вмешивается сильный ветер, и определенность будущего разлетается вдребезги на десятки вариантов событий, закрывая обзор цепочками вероятностей перед глазами. А полет, который уже можно назвать падением, все длится, множа опорные точки и подтачивая ресурсы.

Вывод на финишную прямую прошел штатно: князья прибыли к воротам поместья Еремеевых, не зная друг о друге. Трое в точном намерении разрушить помолвку, четвертый абсолютно равнодушный к исходу дела – идеальная конфигурация, чтобы характер, противоречия, личные отношения и интересы присутствующих сплавились в монолитный состав группы, твердо намеренной добиться успеха. Огромный запас амбиций не давал появиться общей мысли угробить все дело – никто из присутствующих попросту не принял бы чужую идею и чужой план, а озвучивать собственный не позволяли приличия.

Хотя и разрушать они в общем-то планировали по-разному.

Князь Долгорукий собирался сорвать помолвку обыденно – настроения отца семейства ему были известны, и не было причин, по которым он формально выполнил бы просьбу Игоря, но навредил мне. Не стоит вспоминать об уступках и одолжениях, оказанных мною ему и его семье – вся благодарность и благородство за те моменты были давно законсервированы в дарственный перстень с гербом Долгоруких, который надо только отдать и попросить что угодно из разумного. После чего вновь стать ребенком, у которого он был вынужден униженно просить о милости, безвозвратно и позорно отдавая часть богатства клана. То воспоминание будет всегда сильнее любых подаренных банков и моей дружбы с его внуком.

Князь Панкратов убил бы отца невесты, списав его смерть на возмутительное хамство (которым могло стать уже приветствие, недостаточно вежливое). Слишком свыкся он с желанием мести, да и мои действия с его высоткой и банкиром вряд ли оставили его равнодушным. Он просто не мог оставить мое поведение без ответа, несмотря на иные выгодные прожекты, судьба которых зависела от добрых между нами отношений, – потому что иногда надо ломать выгодные перспективы, чтобы напомнить себе и миру о том, что гордость важнее денег, а он не купец, но великий князь. Да, у Еремеевых была защита цесаревича, но распространялась она только на попытки мстить за события на турнире. Безусловно, цесаревич не оставил бы без внимания попытки провокаций и якобы «случайных» трагических совпадений. Но если жених сам просит явиться на крыльцо невесты, а отец семьи ведет себя безобразно – то кто же в том виноват? Цесаревич не может прикрывать род от любой глупости, а в действиях Панкратова не было бы изначально злого умысла – так что смерть Еремеева-старшего ему вполне сошла бы с рук. Не исключаю, что Нику он при этом все равно сосватал бы, выполняя свое слово и не обращая внимание на чужое горе и слезы.

Князь Шуйский не простил покушения на свою жизнь, но в иерархии их семьи, повернувшейся с ног на голову, у него не было и шанса пойти поперек слова Артема. Поэтому он обеспечил появление у ворот князя Давыдова.

Единственный гусар в полку личной охраны императора, человек, неспособный к спокойной жизни, разрушитель сердец и физических законов, Давыдов генерировал вокруг себя такой объем бардака, что сломать сватовство ему не составило бы никакого труда – даже просить об этом не следовало, все получалось как-то само собой. «Подослать Давыдова» на свадьбу – означало превратить торжество в самый черный день для молодых. Никому, к примеру, не нравится, когда поднявший бокал князь в тексте своего торжественного тоста растроганно начинает припоминать, как он с матерью невесты смотрел на звезды самым прихотливым образом, и, быть может, выдает он сейчас собственную дочь… Или без затей бьет в морду любого, кто в ответ на грозное: «Гусар?!» – неуверенно блеет: «Да…» Потому что в империи только один гусар – остальные его товарищи погибли. Очень неприятный и крайне влиятельный персонаж, которого просто нереально убить. Многие, как можно догадаться, пытались.