Владимир Ильин - Напряжение сходится [litres]

Князь Галицкий… Должен же быть хоть кто-то, приучающий остальных к мысли, что это им просто не повезло, и с этим Самойловым можно вести дела?

Нельзя сказать, что этими людьми можно манипулировать. Но было приятно дать Долгорукому шанс возглавить равных; Шуйскому – показать, насколько ему плевать на чужое лидерство и насколько он справился бы один; Панкратову – с иронией намекнуть на уровень информированности; Галицкому – напомнить о деловитости и хваткости его рода. И каждый в тот момент был готов сосватать невесту без какой-либо помощи, демонстрируя превосходство над остальными. Ну или дать с этим сватовством провалиться тому же Долгорукому, чтобы показать, как это делают профессионалы.

На фоне собственных желаний негативное или равнодушное отношение ко мне терялось совершенно. Отличный коллектив, уравновешивающий любую нештатную ситуацию – даже появление Давыдова. Трое слишком уважали себя, чтобы позволять излишние вольности рядом, а Шуйский был и вовсе поставлен в ситуацию, когда обязан был отвечать и приглядывать за товарищем, которого привел.

Единственный состав, которому это сватовство могло удаться.

Сценарий вполне сходился к намеченной линии: политик Долгорукий не смог удержаться от того, чтобы не взять право говорить от остальных, и достижение общей цели стало для него важным подтверждением своего главенства. Шуйский в компании старых врагов вспоминал, какие они на вкус. Панкратов просчитывал причины, следствия и выгоды от этого дня, позабыв ненавидеть Еремеевых. Да даже Давыдов, при такой представительной делегации, слегка умерил пыл. Бедный же Галицкий размышлял, как побыстрее сбежать под благовидным предлогом, и мысленно костерил меня за задумчивые взгляды, бросаемые на него Шуйским.

Оставался главный триггер: выставление невозможного условия от отца невесты, которое следовало продавить. Бешеные деньги, кусок лунного грунта или шагающий лес из чащобы Северной Африки – мы были готовы к любой прихоти и данному от легкомыслия условию. Мы победили. И теперь были готовы к новой победе.

Истинный глава Юсуповых – человек, который и составляет этот клан по своей мощи, воле, связям и влиянию. Человек, который может отойти от клана Юсуповых в сторону, назваться Петровым и за несколько дней собрать еще один клан, уже Петровых, попутно отвоевав себе и земли и ресурсы. И этот человек решил-таки самолично мне воспрепятствовать.

Стремительную переброску личности такой величины из его резиденции за две сотни километров от поместья Еремеевых со всей уверенностью можно назвать красивой и зрелищной. Поднятые в воздух вертолеты, затем его неспешное движение к дому и воля, которую почти невозможно преодолеть – если по другую сторону нет пятерых заинтересованных в успехе князей, которые уже считали успешное завершение дела своей личной заслугой.

Хотя люди тут же стали сомневаться в необходимости этой победы.

Шуйский старался не отсвечивать перед одним из тех, кого не способен убить. Панкратов нетерпеливо ерзал, найдя наконец того, кому на меня можно пожаловаться и вернуть часть потерянного, а значит, не желал с ним ссориться. Даже Давыдов мигом присмирел, потому что Юсупов – хоть и не гусар, но генерал союзного рода войск. Галицкий по-прежнему желал уехать, но идеально – вообще сегодня не приезжать.

И только Долгорукий яро встал на сторону жениха, отреагировав на противодействие равного. Вернее, ему нужна была причина, по которой он мог благородно отступить – не мои интересы, а ее отсутствие заставляло его обострять тон беседы. Тем более что невеста была более чем достойна – одаренная, из политически независимой семьи, вдобавок богата – уже богата.

И человек, который не может врать, сказал ему то, во что он искренне верит.

Ребята, отправившиеся сватать от моего лица, заверяли, что все произошло ко всеобщему удовольствию. По их словам, Юсупов признал меня внуком, увидел Аймара и Го, немедленно понял, что зря меня признал, и… отчего-то размяк. Надарил невероятно роскошных подарков, предложил большое дело и пустился в загул. Мои люди покинули собрание, отработав тот максимум, который мог быть им доступен без риска для жизни. Потому что размякший Юсупов – это настолько странно, что, как написано в отчете, даже Шуйский при первой же возможности решил пересесть поближе к двери и окну. Тем не менее вечер, а потом и ночь прошли на удивление спокойно…

О чем они договаривались дальше, какие вели разговоры, на какие уступки шли и что стали считать недостойными особого внимания компромиссами – не было никакой возможности проконтролировать. Большая политика требовала совсем другого уровня ресурсов и следования общим правилам, так что, откровенно говоря – нам было не интересно. Куда важнее, чтобы утром воскресенья тот же Еремеев не оказался бы в клане Юсуповых, а Ника – отправленной в женский монастырь. Но шанс на это был настолько мизерным… вернее, такой исход настолько не соответствовал характеру Еремеева-старшего и интересам остальных присутствующих, что ему не суждено было сбыться.

Все хорошо. Главные результаты были достигнуты и зафиксированы. Ключевые точки пройдены. Можно было двигаться дальше. Но я чувствовал, что мне все больше не нравится этот план. И тем самым ветром, который менял траекторию полета, становился я сам.

Первым и единственным заметил, что со мной что-то не так, мой брат. И он же повел меня еще в субботу по шумным рынкам и людным местам с запрятанными за неприметными дверями ломбардами. Официально он искал камни с «Искрой Души», пользуясь возможностями огромного столичного рынка. Но на самом деле делал так, что чужие разговоры выбивали своим шумом и разнообразием мой собственный внутренний голос, и я переставал истязать самого себя, выискивая, как сломать замысел, но при этом оставить его целым.

Невзрачные ларьки сменялись фешенебельными ювелирными салонами, но и тут и там на стекло перед молодым юношей охотно выкладывали изделия из золота и серебра, в обрамлении которых ждали оценки драгоценные камни. Двое охранников, приодетых по осеннему времени в кожаные плащи, добавляли веса просьбам юного Федора показать товар из запасников. Я же просто присутствовал рядом, изредка доставая деньги для расчета. Иногда брат что-то покупал и делился радостью от находки, а я автоматически отмечал, что найденный камень мал и малоинтересен. Крупные наверняка отсеивали для себя Жеваховы, Химшиевы или люди Фаберже, вольготно чувствовавшие себя в столице под покровительством императора. Три известнейшие семьи ювелиров-артефакторов из шести имели все возможности вытребовать для себя право первого покупателя и оперативно отслеживать новинки, будь то явленные из-за границы или сданные в ломбард. Тогда-то, чуть отойдя от перегрузки, я порекомендовал Федору полулегальные базары и блошиные рынки, собирающиеся по выходным. Контролировать места, которых зачастую просто нет на карте, а торговцы порою продают свою единственную вещь, – никому не под силу.