Марлон Джеймс - Черный Леопард, Рыжий Волк [litres]

Уныл-О́го зарычал, выискивая глазами вокруг, о ком бы мог говорить Аеси.

– И чего я не насмотрелся твоими глазами. Чего не наслушался твоими ушами. Твои друзья, они бы, возможно, посмеялись над тобой. Прошла ли хотя бы луна со времени, когда я говорил твоими устами? Ты не упомнишь. Я говорил, и ты говорил, и тот старец был на крыше и слышал тебя. Меня. Я был тем, кого он слышал, но ты, милый О́го, ты был тем, кто схватил его, сдавил ему горло так, чтоб он крикнуть не смог, и ты своими милыми руками скинул его с крыши.

Я понял, что Уныл-О́го станет выискивать, кто смотрит на него. Я не смотрел. Уныл-О́го так стиснул кулаки, что я слышал, как гнулось железо. Леопард не обернулся. Обернулся Мосси. И сказал:

– Он отец лжи, Уныл-О́го.

– Лжи? Что значит еще одна смерть для О́го? По крайности, он не убил ту девочку-рабыню зогбану, разрешая ей посидеть на своем маленьком О́го. Только она много раз сидела на нем во время его дневных сновидений. Какой же шум устраивала она в джунглях твоих сновидений! Из-за нее я сам дважды семя извергал. А уж этот О́го, тот просто своим извержением едва крышу не пробил. Только какой сон был более буйным: тот, где ты засаживал ей, или тот, где называл ее женой? Думаешь, что ты сделаешь половинку О́го? Я был там. Я был там, когда…

– Не слушай, Уныл-О́го, – предупредил Мосси.

– Не перебивай! Вот ты рассуждал, сможет ли она когда-нибудь полюбить О́го, ты что, первый, кто возомнил себе больше, чем животным?

– Он старается раздразнить тебя, Уныл-О́го, – говорил Мосси. – Он не стал бы выводить тебя из себя, если бы не задумал что-то.

Уныл-О́го зарычал. Я повернулся к нему лицом, однако взгляд мой упал на мальца на плече Нсаки Не Вампи, рот его был широко разинут, будто он собирался укусить ее, но он его тут же закрыл, заметив, что я смотрю на него. Глаза его, широко раскрытые, были черны, черны почти до синевы.

– Раздразнить? – усмехнулся Аеси. – Если бы я хотел раздразнить его, разве не назвал бы его половинкой великана?

Уныл-О́го заревел. Резко развернувшись, я увидел, как он ударил в стену. Сжав кулаки, он потопал в сторону Аеси, но как раз тогда на него, выскочив из тени, навалилась тьма, обхватила так крепко, что он закричал, и вытолкала из комнаты. Леопард прыгнул к Сестре короля и впился клыками в ничто, все еще сидевшее на ее плече. Красная струя ударила ему в пасть. Ничто завопило.

– И в самом деле, етить всех богов, – ругнулся Аеси и полоснул Бунши по горлу. Она упала.

Мосси, выхватив оба меча, бросился к нему. Я метнул топорик. Хлестнул порыв ветра и отшвырнул Мосси к стене, а топорик мой развернул обратно, нацелив мне в лицо, но железо не могло коснуться меня, а потому топор пролетел мимо. Нсака Не Вампи побежала с ребенком к выходу, а Сестра короля взвыла. Аеси повернулся догонять Нсаку Не Вампи, но быстро встал и поймал левой рукой стрелу, отведя ее от лица. Правой рукой он поймал еще одну. Руки его оказались заняты, и третья и четвертая стрелы ударили ему точно в лоб. Я видел Фумели, малый стоял с натянутым луком и двумя стрелами, зажатыми в пальцах. Аеси упал навзничь на пол, две стрелы древками вздетых над строем знамен качались у него в голове. Ничто утратило колдовскую силу и сдохло, став токолоше [58] Токолоше (или хили) – водяной дух, похожий на карлика, в мифологии зулу. Считается озорным и злым духом, который может стать невидимым, если напьется воды. Злые ведьмы, колдуны и люди призывают токолоше делать гадости другим. . Птицы, хлопая крыльями и крича, улетели с окна.

– Мы должны уходить, – обратился Леопард к Сестре короля.

Схватил ее за руку и потащил из комнаты. Мне было слышно, как Уныл-О́го бился с невидимыми монстрами, сокрушая одну стену, а потом другую. Я смотрел на лежавшего Аеси, а думал не о нем, а об омолузу, какие нападали всегда сверху, но не сзади. И побежал к Уныл-О́го. Гибель Аеси раскрыла его невидимые чары. Все черное и смолистое, но не омолузу. Красные глаза, но не как у Сасабонсама. Затенения, какие все же можно было сломать, как шею, какой только что хрустнул Уныл-О́го. Я бросился в темноту, прорубаясь топориком сквозь тени, но было полное впечатление, будто я кромсаю плоть и рублю кости. Два затенения набросились на меня, одно ударило меня ногой в грудь, а другое старалось свалить подножкой с ног. Я выхватил нож и вонзил его туда, где полагалось бы быть его яйцам. Он пискнул. Или она. Я взмахнул топориком и ударил в пол, отрубая ему один за другим пальцы на ногах, потом опять вскочил. Затенения бегали вверх и вниз по О́го, приводя его в такую ярость, что он хватал ладонями тьму, правой рукой раскалывал голову, левой шею ломал, а ногами так двоих утоптал, что дыру в полу пробил. Я выкатился из тени, вытянувшаяся рука ухватила меня за ногу. Я эту руку отрубил.

– Уныл-О́го!

Затенения облепили его всего. Стоило ему одно оторвать, как являлось другое. Они взбирались на него, ползали по нему, укутав во тьму так, что видна оставалась одна его голова. Он посмотрел на меня: брови вздернуты, взгляд потерянный. Я не сводил с него глаз, старался поддержать хотя бы взглядом. Поднял и сжал в руке свой топорик, но он медленно закрыл глаза, открыл их и опять посмотрел на меня. Понять его взгляда я не смог. Потом затенение наползло ему на лицо.

– Уныл-О́го, – позвал я.

Он затопал и топал до тех пор, пока не пробил в полу широкую дыру и, облепленный со всех сторон затенениями, не полетел вниз. Я услышал один удар об пол, потом еще один, и еще один, и еще один, и еще один. Потом – ничего. Я подошел к дыре и заглянул вниз, но увидел лишь одну дыру за другой, а за ней еще и еще, а потом – тьма.

На последних ступеньках лестницы, перед дверью, я разглядывал кучу из земли, кирпичей, пыли и черных теней. Что-то слабо поблескивало в ней: его железная перчатка. Уныл-О́го. Для него было бы невыносимо жить, зная, что он так по-дикарски убил старца, даже если то и не был он. Не он, по правде. Я стоял, смотрел, ждал, не надеялся, но все равно ждал, но ничего не шевельнулось. Я понимал: если б шевельнулось, то это было бы что-то из черного. И быстро.

Вбежал Мосси, крича что-то про людей и птиц. Я не слышал его. Вглядывался в темноту, ожидая. Мосси тронул меня за щеку и повернул мою голову к себе лицом.

– Нам надо идти, – сказал он.

Снаружи, в двух сотнях шагов, стояли люди из города и смотрели на нас. Нсака Не Вампи и Сестра короля сели на лошадей, Леопард с Фумели вместе устроились на одной. Сестра короля уложила мальца перед собой и одной рукой держала его, а другой – поводья. Люди отошли назад. Птицы сбивались в стаю, закрывая небо, потом разлетались, потом опять слетались.

– Леопард, взгляни. Они что, одержимые? – спросил я.

– Не знаю. Аеси мертв.

– Не вижу никакого оружия, – сказал Мосси.