Марлон Джеймс - Черный Леопард, Рыжий Волк [litres]

Кто-то хныкал возле входной двери. Я ушел поглубже под воду. Женщина опять захныкала и вошла в воду, держа в руке факел, тот высветил воду и стены, но отбрасывал слишком большую тень. У входа вода стояла не так высоко, как в остальной комнате, какую перекосило, будто она вот-вот в реку сползет. То был купеческий дом, предположил я, и в этой комнате, наверное, столовая находилась, она была шире любой комнаты, в какой мне доводилось жить. Нюх мой распознал Сасабонсама, а также Ипундулу, зато запах мальца пропал. Надо мной, у самого потолка, захлопали крылья. Ипундулу опять осветил помещение, и я увидел, как Сасабонсам, широко расправив крылья, замедлял свое падение, вытянув ноги, готовые схватить женщину. Это, скорее всего, убило бы ее, если бы его когти впились глубоко. Он еще раз махнул крыльями, и женщина повернулась к двери, будто услышала что-то, но подумала, что звуки доносились снаружи. Она подняла факел, но не посмотрела вверх. Я видел, как он опять махнул крыльями, неуклюже снижаясь, считая, что движение его незаметно.

Он спустился, оказавшись спиной к окну, а Леопард тем временем, уцепившись ногами за торчавшую из стены башенку, скользнул головой вниз и вместе со своим луком оказался в оконном проеме. Выпустил первую стрелу и выхватил вторую, выстрелил второй, выхватил третью и третью выпустил: все они вжиг-вжиг-вжиг Сасабонсаму в спину. С вороньим карканьем тот махнул крыльями, шмякнулся о стену и шлепнулся в воду. Выскочил, а тут и я выскочил, с силой метнул один из своих топориков ему в спину. Монстр развернулся – не чувствуя ни ран, ни боли, просто злость. Женщина, Нсака Не Вампи, поднесла факел поближе ко рту и выдула струю пламени, скакнувшего ему на волосья. Сасабонсам завопил, криком закричал, распахнул свои крылья и правым сшиб часть лестницы, а левым стену расколол. Леопард выпрыгнул в окно, меча стрелы из лука в воду, и я чуть не заорал, смотри, мол, я-то тут. Приземлился он на мыски на верхней ступеньке и попал прямо под мах Сасабонсамова крыла, его швырнуло на какую-то кучу, что затрещала, словно сухой хворост. Я доплыл до лестницы и вспрыгнул на ступеньку, та обвалилась подо мной. Я опять вспрыгнул, а Нсака Не Вампи тем временем плыла ко мне. Сасабонсам, пытаясь вырвать стрелы из спины, схватил ее за волосы и потащил по воде. Нсака Не Вампи, держа в каждой руке по кинжалу, всадила один ему в правое бедро, но монстр перехватил ее левую руку и рванул ее назад, силясь оторвать ее напрочь. Охотница закричала. Я выхватил свой второй топорик, собираясь прыгнуть на него с лестницы, когда вбежал Уныл-О́го и ударил Сасабонсама прямо в висок. Тот отшатнулся и выпустил Нсаку Не Вампи. Сасабонсам завыл, но увернулся от второго удара Уныл-О́го. Брат его брал хитростью, он же был бойцом. Попытался развернуть свое широкое крыло и смахнуть им Уныл-О́го, но тот ударом пробил в нем дыру и рывком высвободил руку. Сасабонсам заорал. Казалось, он навзничь завалился, однако вскочил и ударил Уныл-О́го обеими ногами прямо в грудь. Тот отлетел, ноги у него заплелись, и он упал в воду. Сасабонсам прыгнул за ним. Выскочил Мосси (откуда – не знаю), принялся крепить в воде копье, накренив его так, чтоб Сасабонсам сел на него: копье пронзило ему бок. Уныл-О́го вскочил на ноги и принялся сыпать ударами в воду.

– Малец! – воскликнул Мосси.

Он дошел по воде до лестницы и втянул его на нее. Нсака Не Вампи прошла мимо меня, но я знал, что она не старается спасти мальца. Мосси обнажил оба своих меча и направился за мной. На верхнюю площадку лестницы выходили две комнаты. У входа в одну из них стояла Нсака Не Вампи с ножами на изготовку в обеих руках, пока справа не сверкнул голубой свет. Я оказался у двери первым. Ипундулу лежал на полу, обгоревший, черный, наполовину обратившийся в человека, но по всей длине его рук пробивались пучки: все, что оставалось от его крыльев. Его передернуло, когда он меня увидел, он развел руки: на груди его лежал малец. Он сильно оттолкнул мальца, и тот поковылял в угол, где и укрылся. И Нсака Не Вампи, и Мосси обошли меня и стояли, рассматривая Ипундулу. Нсака уже кричала, что убьет его за то, что заразил он Найку болезнью демонов. Мосси выставил оба меча, но и назад поглядывал, прислушиваясь к продолжавшемуся сражению Уныл-О́го с Сасабонсамом, на помощь ему уже должны были прийти люди Сестры короля. Я глянул на мальца. Я готов был любым богом поклясться, что до того, как Ипундулу оттолкнул его, малец сосал сосок на груди птицы-молнии, напиваясь от него, словно материнскую грудь сосал. Может, мальчик, слишком рано отлученный от своей матери, все еще тосковал по груди, или, может, Ипундулу проделывал с ребенком непристойные штуки, или зрение мое творило ложь во тьме.

Ипундулу, лежа на полу, брызгал слюной изо рта, пузыри пускал, стонал и дрожал, будто его лихорадка била. Следя за ним и следя за тем, как Мосси с Нсакой Не Вампи приближались к нему, я что-то почувствовал. Не жалость, но что-то. Внизу визгливо заорал Сасабонсам, и все мы обернулись. Ипундулу вскочил и побежал к окну. Он хромал, но все еще был куда сильнее, чем я думал, судя по его дрожанию и плевкам. Раньше, чем Мосси, обернувшись, бросился ему вдогонку, первый кинжал Нсаки Не Вампи вонзился сзади в шею птицы-молнии, пробив ее насквозь. Ипундулу пал на колени, но не повалился всем телом на землю. Подбежавший Мосси взмахнул мечом и отсек ему голову.

В углу плакал малец. Я подошел, соображая, что сказать ему, что-нибудь ласковое, вроде: «Маленький, все кончено, твои мучения» – или: «Держись, мы отвезем тебя к твоей маме» – или: «Успокойся, ты еще такой маленький, а я тебе настоящую пику дам, чтоб ты уснул и проснулся в собственной постели в первый раз за свою все еще короткую жизнь». И вот что видел. Изо рта его рвалась ребячья печаль, плач, что переходил в кашель и обратно в плач. Из глаз его – ничего. Со щек, со лба – ничего. Даже губы его едва шевелились в неразборчивом бормотанье. Смотрел он на меня с тем же пустым лицом. Нсака Не Вампи подхватила его под руки и вскинула вверх. Устроила его у себя на плече и вышла.

Подошел Мосси, спросил, в порядке ли я, но я не ответил ему. Стоял как пришибленный, пока он не ухватил меня за плечо и сказал: «Мы уходим».

Уныл-О́го с Сасабонсамом все еще сражались. Я сбежал по ступенькам, крикнул Леопарду и перебросил ему свой топорик. Сасабонсам поднял взгляд прямо на меня.

– Узнаю запах, – выговорил он.

Леопард схватил Уныл-О́го за пояс, подтянулся и вскочил ему на спину, свесился с его плеча и прыгнул сзади к голове зверюги. Когда Леопард прыгнул, Сасабонсам повернулся ко мне, Леопард взмахнул у него над головой топориком и ударил сбоку, врезавшись лезвием в мякоть лица, из рубленой раны в воздух брызнула кровь со слюной. Сасабонсам заревел и схватился за лицо. Уныл-О́го ударом ноги сбил его в воду, не дожидаясь, когда зверюга начнет сопротивляться, ухватил его за левую ногу, вздернул и бахнул об стену. Сасабонсам пробил ее и вывалился наружу. Прежде чем он упал в воду, две стрелы, выпущенные Фумели, впились ему в ногу. Здоровым крылом зверь всколыхнул воду громадной волной, какая сбила Фумели с ног и смыла его. Сасабонсам повернулся, чтобы подняться, и налетел прямо на Буффало, тот взял его на рога и зашвырнул на сотню шагов в реку. Он оставался под водой, будто утонул, или сильное течение унесло его. Но потом Сасабонсам выскочил из воды, замахал крыльями, зарыдал и поднял себя над рекой. Он делал взмах за взмахом, всякий раз вопя во всю глотку, и наконец полетел, раз сорвался вниз, раз в реку упал, летел низко, но – улетал. Мы с того места уходили тихо, осторожно, хотя здание так и не рухнуло. Запах мальца опять пропал, но я посмотрел на плечо Нсаки Не Вампи – он там приткнулся.