Марлон Джеймс - Черный Леопард, Рыжий Волк [litres]

Я знал, чему быть. И оставил О́го. Он всю ночь проговорит, каких бы мук ему такой разговор ни стоил. Вообще-то и мне хотелось бы послушать, ведь в том, что он рассказывал, была своя глубина, в том, что он вытворял и что схоронил там, где О́го хоронят своих мертвецов. Леопард уже яйца почесывал, когда входил в комнату Фумели. Соголон ушла, а с нею и девочка, и домовладелец. Мне хотелось сходить к дому Фумангуру, но не хотелось идти одному.

Ничего не оставалось, как дожидаться Леопарда. Снизу по лестнице подбиралась ночь, чего я даже не замечал. Под солнечным светом Конгор изображает из себя праведный город, но с наступлением темноты обращается в то, во что обращаются все праведные большие города. Костры высвечивали заплатки на небе над далеким Бинджингуном. Временами дробь барабанов прокатывалась по крышам и по улицам, сотрясая окна, тогда как лютни, флейты и трубы прорывались звуками снизу. За весь день Бинджингуна я ни единого человека не видел. Отойдя от окна, сел на пороге и смотрел на комнаты с мерцающими огоньками (их было немного) и на комнаты уже темные (много). Фумели, укутанный в ковер, прошел мимо меня, неся лампу. Вскоре он вернулся, вновь минуя меня, на этот раз с бурдюком для вина в руках. Я пошел за ним, сделав шагов с десяток и еще два. Он оставил дверь открытой.

– Бери свой лук или, по крайности, хороший меч. Нет, бери кинжалы, мы идем с кинжалами.

Леопард перекатился на лежанке, словно бы и не слышал меня. Перевернулся на спину и взял бурдюк у Фумели. Тот на меня не смотрел.

– Леопард, время – это то, чего нам нельзя терять.

– Квеси.

– Фумели, скажи-ка мне. Это злой ветер дует под окном или это ты говоришь тоном, от какого у меня уши вянут?

Фумели тихонько рассмеялся.

– Леопард, это что такое?

– Что такое, в самом деле? Что это такое? Это что такое, Следопыт? Что. Это. Такое?

– Это про дом мальца. Дом, куда мы собираемся наведаться. Дом, что, может, скажет нам, куда он подевался.

– Нам известно, куда он подевался. Найка и эта его сучка уже отыскали его.

– Откуда ты знаешь? Какие барабаны тебе это принесли? Или маленькая шлюшка шепнула что-то перед заходом солнца?

Рычание: не он – Фумели.

– Я собираюсь только в одно место, Следопыт. Я собираюсь спать.

– Намерен найти его во снах? Или, может быть, намерен послать свою служаночку?

– Убирайся, – выпалил Фумели.

– Нет-нет-нет. Ты ко мне ни с чем не обращайся. А я говорю только с ним.

– И если этот «с ним» про меня, тогда скажу: тебе не о чем говорить ни с ним, ни со мной, – сказал Леопард.

– Леопард, ты с ума сошел или для тебя это игра какая-то? В этой комнате что, двое детей?

– Я не ребе…

– Заткнись, мальчик, все боги свидетели, я…

Леопард вскочил:

– Все боги свидетели, ты – что?

– К чему это снова здоро́во? Сначала ты горяч, потом ты холоден, то ты одно, то ты другое. Это сучонок тебя околдовывает? Мне все равно. Сейчас мы идем, а поспорим позже.

– Единственное место, куда мы идем, отсюда далеко. Завтра.

Леопард подошел к окну. Фумели уселся на постели, то и дело украдкой поглядывая на меня.

– Уф. Опять мы, значит, влезли в ту же речку? – сказал я.

– Как забавно ты говоришь, – вякнул этот сучонок. Мысленно я уже горло его в ладонях сжимал.

– Да. В ту же воду, как ты и сказал. Мы пойдем своим путем, чтобы завтра найти мальца. Или не идем. В любом случае отсюда мы уходим, – сказал Леопард.

– Про мальца я тебе рассказал. Зачем нам нужно находить…

– Ты мне много чего наговорил, Следопыт. Пользы в этом не так-то много. Теперь, прошу, ступай, откуда пришел.

– Не пойду. Обязательно докопаюсь, что это за безумие.

– Единственное безумие, Следопыт, – это твой расчет, что я хоть когда-нибудь возьмусь за дело вместе с тобой. Да мне даже пить с тобой противно. Твоя зависть дурно пахнет. Ты знал, что она воняет? Она воняет так же, как и твоя ненависть.

– Ненависть?

– Однажды она сбила меня с толку.

– Ты с толку сбился.

– Но потом я понял, что ты с головы до пальцев на ногах полон одним только недовольством. И ничего ты с этим не можешь поделать. Иногда ты даже борешься с этим, порой успешно. Хватит, не хочу больше позволять тебе сбивать меня с пути.

– Етить всех богов, котяра, мы ж вместе дело делаем.

– Ты ни с кем дел не делаешь. У тебя планы…

– Какие? Деньги забрать?

– Ты сам это сказал – не я. Фумели, ты слышал, как он сказал это?

– Да.

– Заткни свой сраный рот, мальчик.

– Уходи от нас, – выговорил Леопард.

– Ты что с ним сделал? – повернулся я к Фумели. – Что ты сделал?

– Что, как не глаза мне открыл? Не думаю, что Фумели ищет почестей. Он не ты, Следопыт.

– Ты даже говоришь-то…

– На себя не похоже?

– Нет. Ты говоришь даже не как мужчина. Ты похож на мальчишку, у кого отец игрушки отобрал.

– В этой комнате нет зеркала.

– Что?

– Уходи, Следопыт.

– Будь прокляты все боги и будь проклят этот маленький говнючок.

Я подскочил к Фумели. Запрыгнул на постель и ухватил его за горло. Он отбивался от меня, мелкий сучонок был слишком хил для чего-то другого, и я сдавил, бормоча:

– Знаю, что за советом ты к ведьмам таскаешься.

Здоровая черная волосатая масса сбила меня с ног, и я сильно ударился головой. Леопард, весь черный и неразличимый во тьме, царапнул меня лапой по лицу. Я ухватил его за загривок, и мы стали кататься по полу. Я ударил кулаком, но промахнулся. Он нырком ушел прямо мне к голове и обхватил челюстями шею. Я не мог дышать. Он сжимал зубы и мотал головой, стараясь сломать мне шею.

– Квеси!

Леопард бросил меня. Я судорожно хватал воздух и выкашливал слюну.

Леопард зарычал на меня. Потом заревел, громко, почти по-львиному. Рев был понятней слов: проваливай. Убирайся и не смей возвращаться.

Я пошел к двери. Утирая мокрую шею. Слюна и немного крови.

– Чтоб завтра же вас тут не было, – сказал. – Обоих.

– Мы не принимаем от тебя приказов, – подал голосок Фумели. Леопард – все еще леопард – ходил взад-вперед возле окна.

– Чтоб завтра же вас тут не было, – повторил я.

И пошел в комнату к О́го.

Бинджингун. Вот что я выяснил у конгорцев и почему им так отвратительна нагота. Иметь из одежды одну только кожу – значит иметь мозг младенца, мозг безумца или даже мозг человека, для общества совершенно бесполезного, еще ниже, чем ростовщики и продавцы безделушек, ведь от этих хоть какая-то польза есть. Бинджингун – это как народ севера учредил место для мертвых среди живых. Бинджингун – это маскарад, барабанщики, танцоры и исполнители великих песнопений-орики.

Там носят исподнее из ткани асо-оке, и ткань эта белая с полосами цвета индиго, очень похожая на ту, в какую мы одеваем мертвецов. Там носят на лицах и руках сетки, потому как это маскарад и нет на нем людей, носящих имена. Когда Бинджингун в разгаре и движение его создает вихрь, им овладевают предки. Они прыгают до самых крыш.