Марлон Джеймс - Черный Леопард, Рыжий Волк [litres]

– Он не следует конгорскому обычаю и не прикрывает ничего, кроме змия своего, – сказала Соголон.

– В самом деле. Тут женщину выпороли… семь дней назад? Нет, восемь. Ее увидели выходящей из дома мужчины, не бывшего ей мужем, без верхней одежды.

– А что с мужчиной сделали? – подал я голос.

– Что?

– С мужчиной? Его тоже выпороли?

Важный лорд уставился на меня так, словно я взял да и заговорил на одном из языков речных народов, какого сам не знал.

– Когда пойдем к тому дому? – спросил я у Соголон.

– Ты прошлой ночью не ходил?

– Не к дому Фумангуру.

Она отвернулась от меня, но этим двоим от меня просто так не избавиться.

– Этот великий мир передвигается на крокодильей спине, Соголон. Дело не только в Конгоре и не только в Семикрылах. Людям, не воевавшим с тех пор, как принц только родился, намекают, что они должны взяться за латы с оружием и собраться. Семикрылы собираются и в Миту, как и другие воины под другими названиями. Малакал, откуда вы уехали, и долина Увомовомвомово в равной мере в блеске железа и золота доспехов, копий и мечей, – рассказывал лорд.

– И посланники бродят в каждом городе. Не от жары пот, а от волнения, – сказала она.

– Это мне известно. Пять дней назад четверо из Веме-Виту прибыли на переговоры, ведь для разрешения споров все приезжают в Конгор. С тех пор их никто не видел.

– О чем спорят?

– О чем спорят? На тебя не похоже быть глухой к движению людей.

Она рассмеялась.

– Правда такова. За годы до того, как мать этого мальца-худышки растопырила свою кака, чтобы выссать его, как раз перед тем, как отмечали мир на бумаге и железе, Юг откатил обратно на юг.

– Да, да, да. Они отступили на юг, но не весь Юг, – сказала Соголон.

– Старик Кваш Нету кинул им остатки войны, как две кости.

– Я была только в Калиндаре и Увакадишу.

– Но Увакадишу никогда не нравились те договоренности, совсем нет. Говорят, Кваш Нету предал их, он продает их в рабство Южному Королю. Они годами лаялись, и этот новый Король…

– Этот новый Король выглядит так, словно он слышит, – сказала она.

– И все это движение на север заставляет Юг грохотать. Соголон, слух прошел, что голову безумного Короля опять бесы загадили.

Это злило меня все больше и больше. И он, и она говорили то, что каждый из них уже знал. Даже не обсуждали, не рассуждали, не спорили или повторяли, а завершали мысли друг друга, словно беседовали не друг с другом, но по-прежнему и не со мной. Может, беседовали они с землею и небом.

– Земля с небом уже достаточно наслышались, – произнесла Соголон.

– Вы говорите о королях, войнах и слухах о войне, как будто это кого-то трогает. Ты всего лишь ведьма, тут – чтоб мальца найти. Как и все, за исключением его, – сказал я, кивая на домовладельца. – Он знает хотя бы, зачем мы под его крышей? Видишь, я тоже могу говорить, не глядя на человека, будто его и нет рядом, – сказал я.

– Ты говорила, что у него есть нюх, а не язык, – произнес домовладелец.

– Мы теряем время, болтая о политике, – сказал я и, миновав их, прошел в дом.

– Никто с тобой не разговаривал, – бросила мне вслед Соголон, но я не обернулся.

Наверху, на втором этаже, навстречу мне вышел Леопард. По лицу его я понять ничего не мог, но ожидание длилось долго. Что ж, давай выясним на словах, на кулаках или когтях, а тот, кто останется, пусть и имеет дело с малым: ты, чтоб иметь его, а я, чтобы отдубасить его говенной палкой да отправить прямо туда, откуда его когда-то высрали. Да, давай выясним. Леопард подбежал, едва не сбив по дороге две из дюжины статуй в коридоре, и обнял меня.

– Следопыт, дружище, я будто тебя много дней не видел.

– Это и было много дней. Ты никак не мог из сна вырваться.

– Вот он, истинный мир. Чувствую, будто годы проспал. А просыпался в каких-то мрачных комнатах. Давай выкладывай, какие забавы в этом городе?

– В Конгоре? В городе, до того набожном, что даже любовницы тут стремятся замуж?

– Уже люблю его. И все же есть еще какая-нибудь причина, почему мы тут? Мы охотимся за мальцом, это так?

– Ты не помнишь?

– Я помню и не помню.

– Ты Темноземье помнишь?

– Мы ехали через Темноземье?

– Ты так рьяно это отстаивал.

– Рьяно? Перед кем? Фумели? Знаешь, ему нравится, когда мы собачимся. Ты не голодный? Я увидел буффало и почти убил его или, по крайности, хвост прикусил, но он, кажется, оказался каким-то находчивым буффало.

– Это очень странно, Леопард.

– Расскажи мне за столом. Что произошло за те несколько дней, как мы оставили долину?

Я сказал ему, что нас не было целую луну. Он заявил, что это сумасшествие, и дальше слушать не стал.

– Слышу брешь у себя в животе. Она ругательски бурчит, – сказал он.

Стол стоял в большом зале, и тарелки на нем одна за одной воспроизводили сценки, какие покрывали все стены в этом помещении. Я добрался до десятой тарелки, пока не понял, что эти шедевры больших мастеров бронзы и все как один изображают сцены совокупления.

– Странно это, – повторил я.

– Знаю. Я все выискивал хоть одну, где член лезет в дыру рта или в фу-дырку, но так ни одной и не нашел. Впрочем, слышал я, что в этом городе запрет на шога . Как такое может быть пра…

– Нет. Странно, что ты не помнишь ничего. О́го все помнит.

Леопард в обличье леопарда на стулья не обращал внимания и вскочил на стол, не произведя ни звука. Схватил птичью ногу с серебряного блюда, уселся на пятки и вгрызся в нее. Я понимал, что ему это не нравилось. Леопард ел все, но тут не было притока крови, горячей и щедро полнящей ему пасть, стекающей по губам, когда он вгрызался в мясо, отчего он всегда супился.

– Кто странный, так это ты, Следопыт, с твоими загадками и полунамеками. Садись, каши поешь, пока я ем… Это что, страус? Никогда не пробовал страуса, никак не мог поймать. Ты сказал, что О́го помнит?

– Да.

– Что же он помнит? Как был в заколдованном буше? Я помню это.

– Что еще?

– Отличное баиньки. Странствуем, но не движемся. Долгий крик. А что О́го помнит?

– Все вроде бы. К нему вся его жизнь вернулась. Ты помнишь, когда мы отправились? Ты тогда поцапался со мной.

– Разобрались, должно быть, потому как я этого не помню.

– Если б ты слышал себя, ты бы так не думал.

– Ты что-то путаешь, Следопыт. Я сижу и ем с тобой, у нас с тобою любовь, о какой до сих пор не надо было говорить. Так что кончай жить пререканиями, до того ничтожными, что я их запомнить не могу, даже когда ты понукаешь меня. Когда мы пойдем к дому мальца? Пойдем сейчас?

– Вчера ты…

– Квеси! – выкрикнул Фумели и выронил из рук корзинку. Может, имя его я назло забыл. Он подошел к столу, на меня не смотрел, даже не кивнул. Обратился к Леопарду: – Ты не в себе, что ли, что ешь что-то странное.