Джон Норман - Мечники Гора

— Талена, — проворчал я, — это имя той, кто была Убарой Ара.

— Фальшивой Убарой! — заметила рабыня. — Это известно даже на Косе.

Моя рука угрожающе напряглась на кольце, за которое я держал фонарь.

— Не бейте меня! — тут же взмолилась она.

— Да, — согласился я, устало кивнув, — она была фальшивой Убарой.

— Есть много Тален, — сказала девушка.

— Верно, — поддержал её я.

Талена — имя довольно распространённое на Горе, по крайней мере, на материке. Безусловно, для рабыни это было бы необычной кличкой. Впрочем, была, по крайней мере, ещё одна Талена, которая тоже была рабыней. Мне вспомнился район Метеллан. Я не стал менять её имя при заполнении бумаг о порабощении, разрешив сохранить ей имя «Талена», хотя конечно, уже не как имя свободной женщины, а как рабскую кличку, наложенную на неё желанием её хозяина. Теперь, вероятно, у неё, если она где-то сейчас живёт в ошейнике, будет уже другое имя.

— Мне не нравится то, что тебе дали имя Талена, — заявил я. — Это — слишком громкое имя для рабыни.

— Простите меня, Господин, — пролепетала она.

— Когда у тебя будет частный владелец, — посоветовал я, — если, конечно, тебе настолько повезёт, стоит попросить его о другом имени. Рабовладельцы обычно снисходительны в таких вопросах.

— Я попрошу! — пообещала девушка.

Рабские клички чаще всего коротки и удобны, например, Лита, Лана, Дина и так далее. Земные женские имена, как уже не раз отмечалось, на Горе обычно считаются рабскими кличками, и могут быть наложены как на рабынь, собранных с полей Земли, так и на гореанских девушек. Например, имя «Джейн» на Горе было бы ясно понято, как рабская кличка. Разумеется, на Горе хватает имён, как мужских, так и женских, которые часто встречаются. Впрочем, это не редкость и на Земле. Моё собственное имя «Тэрл», например, довольно распространено в Торвальдслэнде.

Я положил руку на её правое колено.

— О-о, Господин, — простонала она. — Да. Пожалуйста, Господин!

Признаться, я был зол на себя, из-за своей первой реакции на информацию об имени этой рабыни. Её голос был совершенно не похож на голос Талены. Но я всё же принёс фонарь, чтобы рассмотреть её. Конечно, она не была Таленой. Не той Таленой.

В памяти снова вплыла наш беседа с Серемидием в темноте над лесом.

Похоже, Убара всё ещё не предстала перед троном правосудия Убара.

«Странно, — подумал я, — что столь огромное вознаграждение, целых десять тысяч золотых тарнов двойного веса, всё ещё никому не досталось. Интересно, какую ценность она могла бы представлять для кого-то или чего-то, что это могло бы перевесить такую сумму? Или похититель ждал того момента, когда эта невероятная сумма будет увеличена? Может переговоры велись уже теперь? А может, похитителя забавляет мысль иметь прежнюю Убару у своего рабского кольца какое-то время, прежде чем, скажем, утомившись ею, передать её правосудию Ара? Представляю себе, с каким рвением рабыня в такой ситуации стремилась бы ублажать своего текущего владельца, кем бы или чем бы он не мог бы быть, лишь бы максимально отдалить день своего возвращения в Ар».

— Пожалуйста, Господин, — прошептала девушка, выводя меня из задумчивости.

Я поднялся и, отойдя то неё, вернул фонарь на его прежнее место. Позади меня послышались сдавленные рыдания.

Но я возвратился к ней.

— Господин? — прошептала рабыня, не веря своим глазам.

Похоже, она решила, что я оставил её.

— Ну что девка, — усмехнулся я, — всё ещё течёшь?

Возможно, столь вульгарное выражение редко используется применительно к свободным женщинам, зато его часто используют в случае животных, что делает его приемлемым и для рабыни, поскольку она тоже животное, самый прекрасный вид домашнего животного.

— Да, — призналась она.

Для кейджеры весьма обычно приблизиться к своему хозяину, опуститься перед ним на колени, поцеловать его ноги, выпрямиться и сообщить ему, что у неё течка, открыто, ясно, откровенно, честно и невинно. Рабыня не стыдится своих сексуальных потребностей, не больше, чем свободная женщина стыдилась бы своей потребности, скажем, в еде и воде. «У девки Господина течка, — могла бы сказать она. — Она просит о его ласке».

Я легонько дотронулся до внутренней поверхности её правого бедра.

— Да, — выдохнула рабыня. — Прикосновение освободит меня, малейшее прикосновение!

Я склонился над ней и, к её удивлению, попробовал на язык её жар. И немедленно вынужден был плотно прижать правую руку к её рту, чтобы её крики не переполошили весь лагерь. Было трудно удержать её на месте, даже прижимая к земле правой рукой её голову, а левой рукой локоть. Она дико и благодарно дёргалась, разбрасывала ногами грязь, выгибалась, наполовину поднималась, скручивалась всем телом, а затем расслабилась и растянулась на спине. Я закончил с ней чуть позже и почувствовал, что она отчаянно и с благодарностью целует и облизывает ладонь моей правой руки. Я немного оттянул руку, но девушка приподнялась, продолжая преследовать своими поцелуями ладонь, пальцы, запястье.

— Спасибо, Господин, — шептала она при этом. — Спасибо, Господин!

— Ты не Талена, — сообщил я ей. — Ты — Лита.

— Лита, Господин? — удивилась она.

— Ты ведь лагерная рабыня, не так ли? — уточнил я.

— Да, Господин, — кивнула девушка.

— Ты только что была переименована в Литу, — объявил я. — Если кто-то будет возражать, пусть приходит и предъявляет мне свои претензии.

— А Господин кто? — спросила она.

— Тэрл Кэбот, — ответил я.

— Тот самый, капитан, который командует кавалерий? — опешила она.

— Да, — подтвердил я.

— Тогда я — Лита, — обрадовалась рабыня.

Я встал, стряхнул с себя налипшую грязь и, вытерев руки о тунику, подобрал с земли свой баклер.

— Господин! — раздался другой женский голос.

— Пожалуйста, Господин, — жалобно позвала ещё одна девушка.

— Нет, — отрезал я и, отвернувшись, продолжил обход постов.

Признаться, я как-то забыл, что там присутствовали другие рабыни.

Я предполагал, что мы направлялись к Александре.

Однако если там нас и ждали корабли, то до весны нечего даже и думать об отплытии.

И всё же после отбитой атаки на лагерь Лорд Нисида предупредил меня, что продвижение его планов, независимо от того, каковы бы они могли быть, должно быть ускорено. Казалось, что он решил сменить местонахождение лагеря. В конце концов, не безумец же он, чтобы сунуться в Тассу между зимним солнцестоянием и весенним равноденствием.

Моя задержка рядом со страдавшей от потребностей рабыней, некогда бывшей косианкой, которую назвали Таленой, а теперь, по моему желанию, ставшей Литой, вполне естественно повернул мои мысли к прежней Убаре и её возможной судьбе.