Джон Норман - Мечники Гора

Тела девушек во многих местах покрывал влажный песок. Цепь и ошейники потемнели от воды. Некоторые из них дрожали и хныкали, от страха или холода.

Все они были раздеты. Именно так обычно перевозят рабынь. Это избавляет от проблем с одеждой, её пачканием, стиркой, ремонтом и так далее. К тому же, так легче поддерживать девушек в чистоте, загнав их в заводь или в ручей, или попросту окатив водой из ведра. На невольничьих судах головы рабынь обычно выбривают наголо, тем самым сокращая до некоторой степени опасность поражения насекомыми-паразитами. Помимо этого, по окончании транспортировки рабыням весьма обычно устраивают дезинсекцию в ваннах со специальным раствором.

— Не все заклеймены, — констатировал я, исследовав колонну.

— Пока не все, — прокомментировал один из мужчин пошедших со мной.

— Позиция! — бросил я.

Три девушки немедленно приняли положенную позу. Остальные принялись озадаченно и испуганно озираться, пытаясь понять, что и как они должны сделать, а может даже в надежде, что никакой «позиции» от них, в действительности, не ожидалось.

Многие свободные женщины, кстати, никогда не видели рабыню в «позиции», хотя они могут с отвращением, или восхищением и завистью, слушать описание тех отношений, что бывают между рабынями и мужчинами. Это не столь уж удивительно, как может показаться, ведь свободным женщинам не позволено появляться в пага-тавернах и других подобных местах, так что им редко случается наблюдать то, что происходит между рабыней, особенно рабыней для удовольствий и её господином. К тому же, рабыня хотя и опускается на колени перед свободной женщиной, но, конечно, скромно, вовсе не так, как она стояла бы, и должна стоять, если она — рабыня для удовольствий, перед мужчиной.

Я ткнул пальцем в одну из девушек и сообщил остальным:

— Вот это и есть «позиция».

Тогда другие девушки, хотя, несомненно, некоторые с дурными предчувствиями, поскольку женщины чувствуют себя чрезвычайно уязвимыми, когда находится в «позиции» перед мужчиной, предприняли попытки в той или иной степени скопировать позу рабыни, к которой я привлёк их внимание.

Я прошёлся вдоль колонны.

— Ой! Ох! — вскрикивали некоторые из них, когда я пинком раздвигал их колени шире.

Затем я указал стоявшим рядом со мной мужчинам на одну из девушек, на бедре которой не было клейма, и которая теперь, как и все остальные, стояла в правильной позе. Её губы были немного приоткрыты, в глазах застыло немного ошеломлённое выражение, словно она внезапно ощутила некие возможности и эмоции.

— У этой, — сказал я мужчинам, — скоро начнётся течка.

Девушка скосила глаза вниз, но голову не опустила, из-за ошейника и боязни нарушить предписанную позу.

— Это точно, — согласился со мной один из товарищей.

Девушка задрожала. Уж не от озноба ли? Или всё же причина была в другом, в том, что она внезапно ощутила, с тревогой или любопытством, а может и нетерпеливым ожиданием, давно подозреваемые ею, но до поры скрытые потребности её прекрасного живота?

— Очень скоро, — поддержал другой парень. — Они все быстро загораются.

Я согласно кивнул, нисколько не сомневаясь в этом.

— Некоторые из них совсем недавно в ошейнике, — заметил я, — не говоря уже о том, что не заклеймены. Где Вы их раздобыли?

— Они все из Ара, — ответил первый из сопровождавших меня. — Тех трёх, которые немедленно приняли правильное положение, мы прихватили из одной пага-таверны, купившей их, после того как они были приговорены к ошейнику судом Талены, тогда ещё Убары.

Мне вспомнилось, как в различные дни многих женщин приводили на открытую платформу, установленную около Центральной Башни, для публичного суда Талены. Я предполагал, что ей была дана разнарядка, которую надо было выполнить под предлогом компенсаций, наложенных оккупантами на Ар за его преступления, но как она выполняла поручение, уже в целом зависело от неё самой. Фактически это предоставляло ей удобную возможность расквитаться со многими из неугодных ей свободных женщин, возможно, вызвавших её недовольство, получив от этого не только некоторое удовлетворения или развлечение, но и конфисковав их имущество. Я помнил, как она отправила в ошейник Клавдию Тентию Хинрабию, дочь бывшего администратора Ара, Мина Тэнтия Хинрабия. Клавдия, вечная соперница и критик Талены, была последней из Хинрабиев, и составляла конкуренцию красоте Убары. Однако этих женщин я не помнил. Они были мне не знакомы.

— Когда начались бои, и стало ясно, насколько отчаянными они будут, — решил объяснить мне один из наёмников, — как и то, что город мы уже потеряли, мы решили не терять времени даром и по пути к помериуму прихватить с собой всё, что позволило бы заработать монету другую. Вот во время одного из затиший подобрали этих.

— Да, заглянули в пага-таверну под названием «Кеф», там и забрали этот живой трофей, — усмехнулся другой, указав на трёх женщин с клеймами на бёдрах, не мешкая принявших позу в соответствии с моей командой.

Я понимающе кивнул. Значит это были женщины, взятые из пага-таверны. Возможно, когда-то они были свободными женщинами Великолепного Ара, но теперь они были девками клейменого бедра, рабынями.

Кстати, все они были весьма привлекательными. Впрочем, это обычное дело, когда речь заходит о гореанских рабынях.

«Кеф», кстати, это первая буква в слове кейджера, что в гореанском языке является наиболее распространённым словом для рабыни. Пага-таверн с таким названием пруд пруди в любом гореанском городе, хотя, конечно, не на одной и той же улице. Я точно знал о таком заведении на Тэйбане, ещё по одному «Кефу» имелось на Венатика и на Эмеральд. Кроме того, маленький курсивный «Кеф» это ещё и наиболее распространенное на Горе клеймо для рабынь. Каждая из этих трёх рабынь носила такое на левом бедре чуть ниже ягодицы.

— Они охотно пошли с нами, — добавил наёмник.

— И даже более чем охотно, — засмеялся другой.

— Неудивительно, — кивнул я.

Незнакомые с традициями Гора могли бы подумать, что неизбежным следствием освобождения города станет и освобождение определённых рабынь, скажем, тех из них, что прежде были гражданками этого города, но были обращены в неволю. Однако гореанин смотрит на такие вещи несколько иначе. Многие из гореан — фаталисты, они полагают, что любая женщина попадав в неволю, принадлежит этой неволе, и даже уверены, что раз уж её горло должно было быть окружено прекрасным символом рабства, то таково было желание Царствующих Жрецов. Однако ещё важнее то, и это надо понимать, что, если женщина носила ошейник, то более чем вероятно, что она, в своём сердце, даже будучи освобождённой, будет носить его всегда. Она будет нуждаться в господине и жаждать его. Она понимает себя как что-то, что, принадлежит мужчине, идеально и полностью. В своём сердце и животе, она всегда будет дорожить своим ошейником. Тщеславие и пустота свободной женщины, её лицемерие и претензии, больше не доставят ей удовольствия. Она никогда не сможет забыть, каково это было, стоять на коленях, быть связанной и любить. Она всегда будет помнить цельность и красоту своей жизни в рабстве и о восторгах ошейника. Она будет, как говорится, «испорчена для свободы». Кроме того, в эти вопросы вовлечена гореанская честь. Скажем, если чья-то дочь окажется в рабстве, то это будет воспринято не в качестве прискорбной трагедии, как это могло бы быть в некоторых культурах, а как невыносимое оскорбление для чести семьи. Гореане, в конце концов, хорошо знают о множестве замечательных аспектов женской неволи, поскольку они могут иметь невольниц в своей собственности. У них нет никаких сомнений в том, что их порабощённая дочь будет хорошо служить своему владельцу. В действительности, если с ней такое случится, то лучше бы ей именно так и поступить. В конечном итоге, она теперь считается животным и расценивается как потерянная, причём полностью, для её семьи и для Домашнего Камня. Ведь нет же Домашних Камней у тарсков, верров, кайил и других животных. Таким образом, семья перестаёт даже думать о ней, поскольку она теперь рабыня. И, конечно, чтобы не бередить честь семьи её оставят рабыней. Безусловно, женщина, порабощённая в родном городе, обычно продаётся за пределы своего бывшего города. Работорговцы, например, крайне редко повезут продавать женщину туда, где когда-то было её родное место. Так что я не был удивлён тем, что эти три пага-рабыни, бывшие свободные женщины Ара, охотно и даже нетерпеливо сопровождали наёмников. Это было намного предпочтительнее того, чтобы быть привязанной голой к позорному столбу, и подвергаться ударам и издевательствам возмущённых горожан, а потом быть публично, церемониально выпоротой и под насмешки свободных граждан вывезенной из города, в открытом рабском фургоне, стоя в нём голой с привязанными к верхним дугам запястьями. Считается, что таким способом, по крайней мере, до некоторой степени мог бы быть стёрт позор, который она причинила городу своим рабством.