Джон Норман - Кюр Гора

Она услышала его голос, подзывавший дежурного, а через пару мгновений в двух замках, запиравших клетку, один за другим проскрежетали ключи. Дверца распахнулась, и девушка увидела тени прутьев, скользнувшие по деревянному полу. А потом перед нею выросли две тяжелых сандалии. У них были массивные ремни, опоясывавшие голень, поднимаясь высоко, почти до колен. Они смотрелись массивно и очень брутально.

Она немного приподняла голову, но, увидев его глаза, тут же опустила её на прежнее место. Она поняла, что должна будет обращаться к нему, только как рабыня могла бы обратиться к своему господину.

Ей так много хотелось сказать ему, рассказать ему, объяснить, дать ясно понять, излить ему свою душу. Он должен понять её!

Она должна заставить его понять её!

— Я могу говорить, Господин? — прошептала брюнетка.

— Нет, — отрезал он.

В первый же день, как только они вошли в лес, к ним присоединился Рамар, огромный слин. К ужасу девушки, ей было приказано лечь на спину, и слин по команде Кэбота, принялся тщательно обнюхивать её, беря запах. Она чувствовала горячее дыхание зверя на своём теле. Его мохнатая морда тыкалась в разные места, любопытный язык скользил по коже, ноздри с шипением втягивали воздух. Девушка вскрикнула от страдания и задёргалась, но затем была перевёрнута и поставлена в другую позу, чтобы облегчить работу животного.

— Ой! — вскрикнула она. — О-ох! О-о-о! О-ой! Пожалуйста, нет! Пожалуйста, не надо! О-о-ох! О-ой-ё!

— Тихо, рабыня, — прикрикнул на неё мужчина, и животное продолжило заниматься своим делом.

Наконец, зверь отошёл в сторону, оставив в покое девушку, снова лежавшую на спине. Кэбот стоял рядом, свысока глядя на неё. Её запах был взят, как может быть взят только запах рабыни. Она чувствовала себя изнасилованной. Но, разве она не знала, что была рабыней?

Затем Кэбот присел подле неё и, взял её за одну руку, повернулся к Рамару, тряхнул рабыню и сказал:

— Сесилия. Сесилия.

Брюнетка в ужасе уставилась на него. Это было имя, которое она презирала, имя, на её взгляд, годное только для продавщицы. Кроме того, она уже знала, что на гореанских рынках такое имя будет сразу признано земным, то есть таким, которое может быть дано только самой низкой и наиболее деградировавшей из рабынь. Такие имена иногда дают гореанским рабыням в качестве наказания. Гореане часто азартно торгуются из-за земных девушек, но совсем не потому, что они хотят проявить к ним уважение или что-то в этом роде. Скорее, дело в том, что они хотят иметь на своей цепи одних из самых низких и наиболее беспомощно восхитительных рабынь.

— Только что был взят твой запах, — объяснил Кэбот рабыне. — Также, он был связан с особым именем. Думаю, цель этого тебе должна быть ясна. Имя, вместе с отданной командой, инициирует определённую реакцию слина. Например, если отдать ему команду «убей», слин определит местонахождение и уничтожит жертву, а если скомандовать «веди», то он отконвоирует добычу к предопределённому месту, или, если его клиент окажется упорным, разорвёт на куски. Есть и другие команды, как Ты, наверное, подозреваешь, но большинство из них очевидно, и я не собираюсь расписывать их все. Если Ты понимаешь смысл того, что я говорю, кивни утвердительно.

Рабыня, запуганная до слабости в животе, кивнула.

— Как тебя зовут? — поинтересовался он.

Рабыня уставилась на него, сквозь заполнившие её глаза слёзы, и выдавила из себя:

— Сесилия, Господин, — и затем добавила: — Если это понравится Господину.

Некоторое время она лежала, содрогаясь от рыданий, а потом, спросила:

— Я могу говорить, Господин?

— Нет, — в очередной раз запретил Кэбот. — Сейчас Ты облегчишься и ляжешь спать.

— Да, Господин, — прошептала она.

— Вон там, — указал мужчина.

— Да, Господин, — всхлипнула Сесилия.

Затем он приковал её поводок к дереву, жестом указал, чтобы она откинулась на спину, и укрыл одеялом.

Позже рабыня немного приподнялась на локте, но почувствовав напряжение поводка на своём ошейнике, услышав тихий звон звеньев, она снова легла на землю, перевернувшись на бок.

— Пожалуйста, Господин, позвольте мне говорить, — сделала ещё одну попытку она.

— Нет, — отрезал её хозяин.

Рамар, огромный слин, лёг поблизости.

Рабыня попробовала немного потянуть в стороны браслеты, удерживавшие её хрупкие запястья за спиной, и в очередной раз осознала себя, той, кем она была, беспомощной рабыней.

«Я хочу быть в его наручниках, — подумала она, едва осмеливаясь верить своим собственным мыслям. — Сколько ещё я могу притвориться перед самой собой, что я — свободная женщина? Разве я к настоящему времени не узнала, что я должна быть рабыней, и являюсь рабыней? Но почему он не трогает меня? Я хочу его прикосновений. Разве он забыл о том, что было сделано со мной, о том, как изменилось моё тело? Мой ум кричит: «Ты — свободная женщина»! Мой живот кричит: «Ты — рабыня»! Насколько же глуп мой ум! И как мудр мой живот! Дорогой ум, как Ты осмеливаешься диктовать мне! Неужели Ты всё ещё слушаешь только других, а не меня? Почему Ты не хочешь посмотреть в глаза моей правде? Разве это не твоя правда тоже? Дорогой ум, сдавайся, объединись с моим телом! Дорогой ум, неужели моя правда является настолько ужасной, настолько незнакомой, неразумной и чуждой? Я хочу быть с моим телом одним целым, а не его врагом. Я хочу быть цельной! Позволь воротам распахнуться, а стенам развалиться. Пожалуйста, дорогой ум, проследи, чтобы меня отвели в цепях, беспомощную, лишённую выбора и радостную к постели моего господина!»

Рабыня отметила, что её хозяин не стал разводить костёр. Это озадачило её.

Он сидел поблизости, не спал, и глядел в лес.

Тэрл Кэбот и его рабыня прибыли в покинутый лесной лагерь без каких-либо происшествий по пути. Мужчина осмотрелся и нашёл, что здесь мало что изменилось с тех пор, когда он вошёл сюда, прорвавшись через снега рукотворной зимы.

Кэбот не стал закрывать ворота.

Первым делом он освободил рабыню от наручников и поводка, и послал её насобирать дров.

Она по-прежнему носила только свой ошейник. Этого было достаточно, поскольку, столкнись она с кем-либо в лесу, ошейник отмечал её как ту, кем она была.

Клеймо может быть скрыто под одеждой, в случае если ей это разрешат, но ошейник обычно хорошо заметен. Этот символ рабства не только привлекателен, но и должен заметно отмечать шею рабыни. Её не должны спутать со свободной женщиной. Если на улице ненастная погода, и рабыня с ног до головы укутана, чтобы не замёрзнуть, от неё ожидают, что в присутствии свободных людей она немедленно встанет на колени. Тем самым она ясно даёт понять свой статус. Безусловно, независимо от её одежды, или отсутствия оной, от рабыни ожидается, что она, оказавшись в присутствии свободных людей, по крайней мере, первоначально, опустится на колени, например, когда обращается с вопросом, входит в комнату и так далее, и останется в такой позе, пока не получит разрешения подняться, если вообще получит. Что интересно, рабский ошейник, о котором можно было бы думать как о символе позора, к ревности, ненависти и зависти свободных женщин, его носительницей и, конечно, мужчинами зачастую расценивается, скорее как бесспорная эмблема женской желанности, символ или знак привлекательности и интереса, соблазнительности и очарования. Далеко не всякая женщина достойна ошейника, далеко не всякая женщина стоит того, чтобы её покупали и продавали, или хотели видеть у своих ног. Ошейник это, по-своему, публичное свидетельство женского превосходства, знак, наряду с клеймом, особого качества. Фактически он говорит: «Это — превосходный товар. Присмотритесь к ней. Не стоит ли приковывать её цепью к вашей постели?». Так что, нет ничего удивительного в том, что многие рабыни, спустя какое-то время, не только радуются своим ошейниками, но и начинают носить их с гордостью. В этом есть два нюанса, которые многие, кто незнаком с этим вопросом, возможно, недопонимают. Во-первых, следует понимать, что «свобода» никогда не была важна для счастья, а фактически может оказаться враждебной к нему. Что реально важно для счастья, так это то, чем человек, например, она, хочет быть, чем она жаждет быть. Таким образом, ей нужно разрешить найти своё счастье там, где она видит его, фактически, а не там, где по чьему-то мнению она должна его видеть. Также, конечно, полезно, чтобы общество признавало её статус, принимало его и одобряло. В идеале, она должна исполнять признанную, принятую, одобренную и ценимую социальную роль, и находить в этом своё личное удовольствие и счастье. И эта роль, конечно, может потребовать ошейника. Во-вторых, есть много видов свободы, а не только одна, как кому-то может показаться. И рабыня, хотя она и считается собственностью владельца, и фактически полностью ему принадлежит, может по-своему оказаться более свободной, и быть в тысячу раз освобождённее, если можно так выразиться, и радостнее, чем свободные женщины, боящиеся и презирающие её. Это иногда называют «парадокс ошейник», подразумевая, что именно она, та кто наименее свободна, как это ни странно, может быть самой свободной.