Джон Норман - Кюр Гора

— Да, Господин, — ответила Сесилия, — они говорили, что рабыни должны быть отличительно одеты, чтобы не быть принятыми за свободных женщин.

— Если рабыня, попытается представиться свободной женщиной, одеться в одежды женщины или что-то в этом роде, это может быть сочтено преступлением, караемым смертной казнью, — сообщил Кэбот.

— Конечно, она должна знать это, — заметила рабыня, вздрогнув от ужаса.

— Разумеется, — кивнул Кабот.

— И Вы надеетесь привести её в свой дом?

— Совершенно верно, — признал он.

— Может, позволите мне быть её сандальной рабыней? — осведомилась брюнетка.

— Нет уж, — хмыкнул Кабот. — Ты точно рабыня мужчин.

— Да, Господин, — улыбнулась Сесилия.

— Поверь мне, Ты никогда не станешь рабыней свободной женщины, — заверил её Кэбот.

— Судя по рассказам Коринны, — передёрнула плечами девушка, — это было бы неприятно.

— У тебя немного поводов, чтобы бояться этого, — усмехнулся Кэбот, — поскольку Ты ничего не знаешь о запутанном туалете свободной женщины, устройстве их одежд, расположении складок, драпировок и закрытий, тонкостях ношения различных вуалей, выборе духов и многих других вещах.

— Да, Господин, — не могла не согласиться Сесилия.

— Есть даже такое наказание для рабыни, — заметил Кэбот, — продать её свободной женщине.

— Понимаю, — кивнула она.

— Просто страха перед этим, — сказал Кэбот, — достаточно, чтобы заставить многих рабынь многократно увеличивать их усилия в том, чтобы ублажить мужчин.

— Рабыня, будучи рабыней, — заметила брюнетка, — в любом случае должна стремиться служить и ублажать своего владельца!

— И? — вопросительно протянул Кабот.

— Всеми способами, и прилагая к этому все свои способности, — завершила фразу рабыня.

— Правильно, — кивнул Кабот.

На некоторое время они замолчали. Кабот выглядел сердитым и погружённым в свои мысли, а рабыня опасалась начинать разговор.

— Меня печалит, что Господин обеспокоен, — наконец нарушила она повисшее молчание. — И я боюсь, что не до конца, по крайней мере, в моём понимании, понимаю причины его беспокойства. Соображения, которые, по-видимому, мотивируют его, не кажутся мне принудительными, ни даже тяжкими.

— Ты не мужчина, — буркнул он, — Ты не из моей касты, и Ты даже не гореанка.

— Мне кажется, — констатировала Сесилия, — что я похожа на фрукт, в неком прекрасном саду, висящий на ветке перед Вами, возможно очень сочный фрукт, который Вы могли бы сорвать или оставить на ветке, как вам захочется. Причём висит этот фрукт в пределах досягаемости. Почему бы вам тогда не протянуть руке, не схватить меня и не сорвать с ветки? Некоторым мужчинам, я уверена, понравилось бы видеть меня у своих ног. Я знала мужчин на Земле, которые, наверняка, упивались бы моей неволей и постарались бы купить меня.

— Я не искал тебя на рынках, не охотился за тобой, не захватил тебя, — пожал плечами Кэбот.

— Ну так выпустите меня в лес, — предложила рабыня. — А потом прикажите Рамару, и он пригонит меня к вашим ногам.

— Я не выбирал тебя, — стоял на своём Кэбот.

— Так выберите меня сейчас, — попросила она.

— Сейчас? — переспросил Кэбот.

— Да, выберите меня сейчас, — повторила девушка. — Проверьте, окажусь ли я удовлетворительной. Мужчина, ведь, часто испытывают рабынь, чтобы проверить, удовлетворяют ли они их, и если нет, то можно искать другую. Разве Вы не можете испытать меня?

— Возможно, — кивнул Кабот.

— Разве некоторых девушек не арендуют или не сдают, в порядке эксперимента?

— Бывает, — признал Кабот.

— Теперь у вас есть свобода выбора, — нетерпеливо ёрзая сказала Сесилия, — выбрать меня или нет.

— Интересно, — хмыкнул Кабот.

— Возможно, другие представили меня к вашему вниманию, — продолжила она. — Но выбор за вами. Вы можете принять меня или отказаться, прямо сейчас или позже. Решать вам.

— Верно, — согласился Кабот.

— Потом Вы можете, если захотите, — сказала Сесилия, — отдать меня кому-либо, или, ещё лучше, насколько это я понимаю, продать, получив лучшее представление о моей ценности, о том, что я могла бы принести выйдя на сцену торгов.

— Тоже верно, — кивнул Кабот.

— Выкиньте других, их мысли, планы или проекты, из вашей головы, — предложила она. — Если Вы позволяете им, их намерениям или их вызову, принятием их взглядов или отказом от них, влиять на вас, то именно они, а не Вы сам, определяют ваш выбор. Вам решать, Господин. Не им! Если Вы находите рабыню интересной, оставьте её себе, хотя бы на несколько анов, или если она вам неинтересна, то чего проще избавиться от неё. Она — рабыня. Верните её на рынок. Возможно, другой мог бы найти её интересной.

— Ты — умная рабыня, Сесилия, — констатировал Тэрл. — Но это весьма обычно для девушки в ошейнике. Это — удовольствие, иметь их под нашими плетями.

— Я не могу судить, умна я или нет, — вздохнула девушка, — но я знаю, что я рабыня, и что я ваша рабыня.

— Верно, — согласился Кабот.

— Я — человеческая женщина, и я к ваших ног, — сказала она. — Это ли не то место, где вы хотите видеть нас?

— Оно самое, — улыбнулся Кэбот.

— И это — то место, где мы хотим быть, — заверила его рабыня.

— Как презренная рабыня? — уточнил он.

— Конечно, — признала Сесилия, — и чем презреннее, тем лучше. Чем презреннее, чем глубже в собственности, тем зависимее и беспомощнее. И мы хотим быть именно такими, потому что мы хотим сознавать себя женщинами настоящего господина!

— Интересно, — покачал головой Кабот.

— Мы не мечтаем о слабаках, — заявила она. — Мы мечтаем о господах.

— То, что Ты говоришь, верно, — признал Кэбот, — я о том, что именно я должен решить, исходя из своего желания, а не по выбору или под давлением других, так или иначе, направляющих меня по тому или иному пути, проложенному другими.

— Вы — Господин, — напомнила рабыня. — А не они, кем бы они ни были, кем бы они не могли быть.

— Мужчин порой ослепляет их собственное тщеславие, — признал Кэбот. — Иногда они боятся, что их обманывают или манипулируют, заманивая на пути, которые могут быть не их собственными. Иногда они ставят подножку сами себя. А иногда, боюсь даже слишком часто, они оказываются самые злостными врагами для самих себя.

— Бывает так, Господин, — заметила она, — что то, что лежит на поверхности, полностью открыто для всех, надёжнее всего скрыто для некоторых, кто отказывается увидеть это.

— Думаю, что тут Ты права, — признал Кэбот.

— Незнакомец, сторонний наблюдатель или даже ребёнок, мог бы увидеть это, — предположила Сесилия.

— Даже рабыня, — заметил Кэбот.

— Да, Господин, — согласилась она, — даже рабыня.

— И, возможно, особенно та, — усмехнулся Кэбот, — которая остро мотивирована, та, которая боится оказаться на рынке, кому не хочется подниматься на высоту аукционной платформы.