Джон Норман - Приз Гора

— Ты, конечно, рабыня?

— Да, Госпожа, — признала Эллен.

— И им, это кажется, нравится, — бросила она.

— Да, Госпожа, — кивнула девушка.

— Я презираю рабынь, — прошипела свободная женщина.

— Да, Госпожа.

— А Ты красива, — заметила она, окидывая Эллен оценивающим взглядом.

— Спасибо, Госпожа, — поблагодарила девушка. — Но я уверена, что Госпожа намного красивее.

— Конечно, — гордо вскинула голову женщина, — но моя красота — это не имеющая себе равных красота свободной женщины, с которой красота рабыни не может даже начать сравниваться, рядом с которой красота рабыни — ничто.

— Да, Госпожа, — не стала спорить Эллен.

— Ты — не больше, чем таста, бессмысленное конфетка! — заявила она, с внезапной злостью.

— Да, Госпожа, — отпрянула от неё рабыня.

— Плетелизалка и сандалеприносилка для животных, рабская скотина и предмет для удовольствия похотливых самцов!

— Да, Госпожа.

— Вот мне и интересно, что они могут увидеть в такой как Ты?

— Не знаю, Госпожа.

Могла ли эта женщина быть по-настоящему искренней? Могла ли она не знать, какой эффект оказывает рабыня на кровь мужчины? Разве она не видела, какими взглядами мужчины провожают их на улицах? Она что ничего не знала о рынках, об аукционах, выслеживании красавиц и охоте на них, о набегах и войнах, о тех усилиях, которые прилагают мужчины, чтобы привести таких женщин как Эллен, да и сама свободная женщина тоже, в свои ошейники и цепи?

«Мужчины жаждут обладать нами, — думала Эллен, — причём, ничуть не больше, чем мы сами желаем оказаться в из собственности».

— Как глупы мужчины, — проворчала женщина.

— Они — владельцы, — вздохнула рабыня.

— Мне мои не владельцы, — гордо заявила свободная женщина.

— Конечно, Госпожа, — поддержала её Эллен.

— Да, — бросила она, разглядывая стоявшую на коленях девушку, — Ты для мужчин.

— Да, Госпожа, — согласилась рабыня.

— Для чего ещё Ты могла бы сгодиться?

Эллен опустила голову и сказала:

— Ни для чего, Госпожа.

К этому времени она уже отлично знала, что мужчины были её владельцами. Теперь она хотела только любить и служить им и, возможно, просить их о ласке. Теперь она не смогла бы вернуться к пустоте, бесполезности, нелепости, бесплодию своей прежней жизни, с её пародиями на правду, и её фальшивыми свободами. Это мужчина был свободен, это он был господином. Это в его руках была подлинная свобода. А женская свобода, её настоящая свобода, она совершенно с другом. Она в том, чтобы принадлежать и подчиняться ему, чтобы быть его собственностью, его рабыней.

Женщина махнула рукой, отсылая Эллен от себя.

— Поди прочь! Убирайся, мерзкая, отвратительная шлюха!

Девушка подскочила и поспешила поскорее отойти от неё на несколько ярдов. Оказавшись на безопасном расстоянии, она оглянулась. Свободных женщин в лагере было немного. Должно быть эта женщина, действительно, очень смелая, подумалось Эллен. Или она могла быть богата и хорошо защищена. Будь Эллен свободной женщиной, пожалуй она не стала бы посещать такой лагерь, если только она не собиралась рискнуть своей свободой. Так не искала ли эта женщина ошейник? Интересно, как быстро растаяло бы её ледяное высокомерие под ударами плети мужчины. Фригидность и инертность, насколько было известно Эллен, не поощрялись в рабыне.

Однако теперь Эллен следовало поторопиться к амфоре с ка-ла-на, поскольку её кувшин почти опустел. Но она ещё на мгновение задержалась, чтобы бросить взгляд назад, на свободную женщину, которая как раз чуть-чуть приподняла вуаль левой рукой, ровно настолько, чтобы отпить из кубка. Девушка видела, как край кубка натянул вуаль изнутри. Женщины низших каст иногда пьют прямо через ткань, отчего на их вуалях остаются характерные пятна. Эллен обратила внимание на то, что женщина, когда пила, держала тело очень прямо. При этом приподнятая вуаль позволяла увидеть кусочек её горла, белого и красивого, так и просившегося в ошейник. Также в том положении, в каком она сидела, кромка её платья, по-видимому, по неосторожности, чуть-чуть приоткрывала лодыжки женщины. Её, скрытые под одеждой ноги, были скромно сжаты и обращены в одну сторону. Рабыни, когда им разрешены туники и позволено сидеть, на бревне, на камне или на скамье, обычно садятся именно таким образом. Это, конечно, выглядит довольно скромно, но мужчины, почему-то находят это весьма провоцирующим. Эллен даже стало интересно, не видела ли эта женщина, сидящих так рабынь. Она уже опустила вуаль и теперь просто болтала с кем-то из мужчин, праздно сидевших со скрещенными ногами около того же костра. Эллен сомневалась, что женщина знала об этом, но в нескольких ярдах от неё, за границей освещённого костром пятна стояли двое одетых в тёмное, рослых мужчин, внимательно наблюдавших за ней. Их одежды были скроены по косианской моде. С пояса одного из них свисал моток тонкой чёрной кожаной верёвки.

«Конечно, я должна предупредить её об опасности, которая её, похоже, подстерегает, — подумал Эллен. — Пусть она жестокая и властная, но она такая же, женщина, как и я. Я должна предупредить её о том, что она рискует попадать в то же несчастное положение, беспомощное и ужасное, в которой теперь нахожусь я сама!»

Но затем, Эллен чуть не рассмеялась в голос. Ведь ей нравились быть рабыней. Для неё это была удовольствие, радость, значимость и наслаждение. Она не была бы ничем иным. Она не променяла бы свою неволю за все блага этого мира.

На Горе, со всеми его ужасами и радостями, страданиями и восторгами, красотами и опасностями, восхищениями и рисками, она начала жить по-настоящему полной жизнью, намного более полной, чем она могла представить себе в своём прежнем мире.

Но, несомненно, она отличается от неё, подумала Эллен. Она — несомненно, свободная женщина, а не рабыня, просто ещё не принадлежавшая хозяину, каковой была когда-то Эллен.

«Да какое тебе дело до того, что она окажется в ошейнике? — спросила себя рабыня. — Пусть она побудет униженной! Пусть она научится стоять перед мужчиной на коленях и съёживаться в ужасе перед его плетью. Пусть она служит! Наверняка она знает то, что она делает. Она гореанка. Она не может не знать об опасностях, таящихся в этом лагере для свободных женщин. Это же праздничный лагерь, в котором сотни рабынь должны служить мужчинам, танцевать и быть проданными здесь! Нет! Я должна предупредить её!»

— Вина! — крикнул какой-то мужчина.

— Я должна сходить за новой порцией, Господин! — крикнула Эллен в ответ, и, повернувшись, поспешила к амфоре с ка-ла-на, чтобы вновь наполнить свой кувшин.

Однако в последний момент, уже почти добежав до стойки с амфорой, она остановилась и решила бежать назад, встать на колени перед свободной женщиной и, рискуя ударами мужчин, наказанием за то, что заговорила без спросу, предупредить жестокую, грубую госпожу о том риске, которому она подвергается.