Джон Норман - Приз Гора

— Простите меня, Господин, — прошептала она мужчине. — У вас всё равно не получится сопротивляться мне. Вы беспомощно связаны, так что даже я, всего лишь слабая рабыня, знаю, что Вы теперь полностью в моей власти. Вы не сможете препятствовать тому, чтобы я сделала то, что собираюсь сделать. Пожалуйста, простите меня, Господин.

Сказав это, игнорируя бесполезные попытки отстраниться и протестующее мычание мужчины, она склонилась над его телом и принялась ублажать, прилагая все свои способности и пытаясь вспомнить навыки, полученные ей во время обучения. Правда её уроки были ограничены всего лишь поцелуями, посасываниями, лёгкими покусываниями, деликатными касаниями, мягкими и более глубокими сжатиями, игрой языком, касаниями щеки, нежным прижатием грудей, как бы случайной щекоткой волосами и даже ресницами.

— Пожалуйста, простите меня, Господин, — снова шепнула рабыня. — Я должна делать то, что мне приказывают. Пожалуйста, простите меня.

Занимаясь с ним, Эллен чувствовала реакции его тела, отмечая каждое даже самое тонкое его движение, как оно борется, дёргается и извивается, и, посматривая на его лицо, видела, как, даже, несмотря на заткнутый рот, на нём мелькает бесчисленное множество тонких и ярких выражений, меняясь от стойкого и требовательного, до разъярённого, потом поражённого, недоверчивого и, наконец, беспомощного.

— Я надеюсь, что смогу доставить вам удовольствие, — прошептала девушка. — Я — рабыня для удовольствий, я существую для того, чтобы служить мужчинам и ублажать их. Это то, для чего я нужна, Господин.

«Они ведут тебя, — подумала Эллен, — даже с заткнутым ртом, посредством знаков и движений. Ты можешь читать книгу их удовольствия, желают они того или нет. Он учит меня!»

В его глазах Эллен рассмотрела неохотное, враждебное, завистливое восхищение.

«Я, простая рабыня, — подумала она, — но я хорошо ублажила господина».

Внезапно, как это бывало в подобных ситуациях прежде, у неё мелькнула мысль о том, что это было вероятной причиной того, по крайней мере, по большей части, почему только очень умных женщин отбирали и доставляли на эту планету, чтобы надеть на них гореанские ошейники. Кому хотелось бы, чтобы его обслуживала глупая рабыня?

«Конечно, я умна, — подумала Эллен. — По крайней мере, это предполагается. И я надеюсь на это. И другие, конечно, тоже. Нет, мы не глупы. И работорговцы, эти властные, великолепные, бескомпромиссные, жестокие монстры знают это! И даже то, что делаю я, служение мужчине, стремление сделать это хорошо, требует чувствительности, внимания и интеллекта. Мужчина ожидает, что мы будем делать это хорошо. Глупая девка могла бы сильно уменьшить или даже испортить ему удовольствие».

Впрочем, Эллен тут же поспешно, испуганно, выбросила из головы мысли о том, что и так было всем известно, о том, что было мерилом ценности рабынь.

«Удели внимание тому, что Ты делаешь, рабская девка! — велела она себе. — Ты же не хочешь, чтобы тебя избили! Но как правильно то, что ошейник оказался на моей шее. Как правильно то, что все мы носим наши ошейники».

И она продолжила усердно служить.

Однако спустя мгновение Эллен задалась новым вопросом: что о ней подумали бы её бывшие коллеги и студенты, если бы могли увидеть её сейчас, стоящую на коленях с закованными за спиной руками, раздетую, и, склонившись, очаровательно обслуживавшую мускулистого мужчину. Да и признали ли бы они в этой управляемой рабыне свою бывшую коллегу и наставницу? А узнав, не закричали бы её студентки от охвативших их потребностей и желания служить так же, как она, чтобы найти в этом одну из тысячи наград, удовольствий и значений их пола? Неужели её коллеги-мужчины не закричали бы от зависти, ощущая себя несчастными, обманутыми, лишёнными столь много, или от страдания от того, что они не живут в мире природы, где можно было бы владеть такими женщинами? Эллен редко доводилось чувствовать себя настолько женщиной, как в тот момент, когда она повинуясь приказу, беспомощно, глубоко и красиво ублажала этого гвардейца. Такой акт приводит рабство женщины на своё законное место. Объект её стараний, внезапно дёрнулся ей на встречу, выгнулся дугой и издал сдавленный, горловой нечленораздельный звук.

— Спасибо, Господин, — промурлыкала девушка, окидывая взглядом растянувшегося на спине мужчину, запрокинувшего голову и с трудом переводящего дыхание.

Эллен, как это принято среди рабынь, кротко, с благодарностью и удовольствием приняла и распробовала вкус подарка, данного ей мужчиной. Кроме того, она помнила, что ей было приказано сделать так, чтобы утром на его теле не было найдено никаких признаков полученного им удовольствия. Занимаясь его телом, в смысле, очищая его губами и языком, Эллен к своему удивлению, обнаружила, что предмет её усилий снова пришёл в готовность. Недолго думая, она, конечно, снова ублажила его и перешла ко второму гвардейцу, который, несомненно, зная о тщетности сопротивления, просто сердито отвернул голову в сторону.

— Простите меня, Господин, — попросила девушка.

Уже через мгновение мужчина поднял голову и издал чуть слышный стон.

— Рабыня просит позволить ей доставить господину удовольствие, — прошептала Эллен. — Увы, но даже если господин не желает этого, она вынуждена ублажить его, поскольку ей приказано сделать это. Ни у него, ни у неё нет никакого выбора. Обоим не оставили права выбора, один связан, другой приказано. Простите меня, Господин.

— О-о-о, — мягко протянула она. — Простите рабыню, но ей кажется, что господину нравится. Она надеется, что так и есть. Поверьте, она приложит все силы, чтобы доставить ему удовольствие.

Вскоре Эллен перешла к третьему гвардейцу, а затем и к четвёртому. Когда она становилась около мужчин на колени, её запястья, закованные в легкие стальные браслеты, немного приподнимались над её спиной. Это был крошечный нюанс, но возбуждал он её до крайности, впрочем, как всегда. Это было своеобразное напоминание о том, что она была порабощена. В такие моменты Эллен необыкновенно остро чувствовала рабыню в себе, чувствовала себя той, кем она была. Улыбнувшись вспыхнувшим в ней эмоциям, девушка склонилась над его телом, чтобы ублажить последнего связанного гвардейца.

Эллен, не поднимаясь с колен и держа голову кротко опущенной, поскольку вставание на ноги рядом с лежащим на спине и связанным мужчиной могло бы быть расценено как дерзость, отстранилась от четвёртого гвардейца. Едва сделав это, она услышала неопределённый, неясный шум, свидетельствовавший о некоем волнении, возникшем где-то вдалеке, возможно, на другом конце лагеря. В действительности, как Эллен вспоминает это теперь, сначала она даже не обратила на них внимания. Рабыня встала на ноги, и покачнулась, чуть не потеряв равновесия. Её тёмные волосы, к тому моменту отросшие до того, что их можно было назвать рабски длинными, свисали перед лицом. Она встряхнула головой, попытавшись отбросить их назад, и улыбнулась. Девушка надеялась, что преуспела в порученном ей деле. Конечно, не преуспей она в этом, и её, рабыню, могли бы строго наказать. Само собой, она сделала всё возможное, чтобы преуспеть. Вероятно, земной женщине будет достаточно трудно понять ситуацию рабыни, если, конечно, она сама ещё не рабыня, которой оказались не полностью удовлетворены. А ведь это один из самых страшных моментов, известных рабыне. Последствия таких ошибок, знаете ли, могут быть весьма печальными. От кейджер не ждут чего-то меньшего, чем совершенство в их работе. В конце концов, они же не инертные, тщеславные, независимые, фригидные, самодовольные, навевающие скуку, экзальтированные, испорченные свободные женщины. Например, им не позволено индифферентное отношение к своему полу, к тому, как они выглядят, как двигаются и так далее. Их дрессируют и продают для обслуживания мужчин, для их удовольствия. Это — то, для чего они предназначены.