Джон Норман - Приз Гора

Когда-то она боялась или негодовала на мужчин? Ей доставляло удовольствие издеваться мужчинами, мучить их? Она презирала мужчин? Она пыталась использовать их в своих целях? Она пыталась разжечь их потребности, а потом использовать их, как оружие, против них же самих? В любом случае манёвры, борьба, торговля, третирование, договоры и игры в прошлом.

Теперь она стоит перед мужчиной на коленях, голая и связанная.

Теперь война для неё закончена. В этой войне она умом стремилась к победе, но сердцем жаждала проиграть. Даже если бы она выиграла эту войну, то проиграла бы в любом случае. Она знает, что её независимости пришёл конец, это необратимо, но она рада этому. Она знает, что подчинена и завоёвана, как того желало её сердце. Она упала в руки своего врага и рада этому. Она хочет, чтобы с ней обращались так, как сильный мужчина обращается с женщиной, используя и командуя ею, а не с чувствительностью и робостью, сдержанностью и нерешительностью, любезностями и политесами, предосторожностями и деликатностью, с которой свободный мужчина обращается со свободной женщиной. И разве не делали всегда сильные мужчины рабынь из своих женщин-пленниц? Это ли не то, на что она надеялась? Разве её провокации, хотя в то время она едва ли понимала это, не предназначались для того, чтобы привести её именно к этой судьбе? Завоеванная, как и другие прекрасные антагонистки, она ждёт своего клейма, ошейника и платформы торгов, чтобы быть проданной, вероятно, публично. В своих цепях она чувствует благодарность, уместность, правильность и законность того, что было с ней сделано. Увёртки, обманы, жульничество, заговоры, соперничество, конкуренция, борьба, раздоры и споры в прошлом. Она чувствует вес цепей на своих миниатюрных конечностях. Насколько осторожной ей предстоит быть теперь с мужчинами, и как она должна теперь стремиться ублажить их! Она? Пожалуйста, мужчины? Да, конечно, причём теперь не только из страха перед плетью, но и ради своей собственной жизни. Она даже не знает, кто купил её, поскольку свет направлен не на ряды скамей, с их зрителями и покупателями, а на сцену, чтобы её было хорошо видно претендентам.

«Каково это, быть рабыней, — спрашивает она себя. — Почему выбрали меня, а не любую другую? Действительно ли что-то во мне является таким особенным? Может кто-то почувствовал мою глубинную правду? Тогда, интересно, кто же он, так проницательно разглядевший это во мне, кто увидел, что я всегда была рабыней?»

Потом она найдёт удовольствие и удовлетворённость в ногах постели своего господина. Она научится хорошо ходить на его поводке, с закованными в наручники за спиной руками, поскольку на улице это представляет его собственность в выгодном цвете. Она будет целовать цепь, которой господин прикуёт её к общественному рабскому кольцу, у которого ей придётся ожидать его. Она ещё будет извиваться в узах, сознавая себя принадлежащей и чрезвычайно беспомощной. Стоя на коленях в своей тесной клетке и цепляясь за прутья руками, она будет корчиться от сжигающей её внутренности страсти, как нетерпеливое маленькое животное, которым она теперь является. Возможно, ей разрешат по щелчку пальцев ползти к хозяину, неся ему плеть в зубах и надеясь, что она не будет использована на ней. Конечно, она и без этого сможет ублажить его наилучшим образом.

Женщина, человеческая самка, жаждет самого полного удовлетворения своей природы и потребностей, и природа продиктовала свои условия, те, при которых, и только при них, может быть получено это удовлетворение. Эти условия ясно сформулированы, усовершенствованы и расширены в цивилизационном контексте и институциализированы как отношения между рабыней и её господином.

И последнее замечание, которое могло бы быть уместно здесь, частично связано с пониманием женщиной того, что её желают, хотят тем особым образом, которым мужчина хочет женщину. Часть этого понимания проявляется в том, что женщина, как рабыня, так и свободная, многое узнаёт о её собственном теле и его ощущениях, и, что интересно, много узнаёт и понимает о её собственной наготе. Даже у свободной женщины, полностью одетой, порой бывает внезапный проблеск осмысления её тела, голого под тяжёлыми одеждами. А если уж у свободной женщины может возникнуть такое понимание, то нетрудно понять, радикальное акцентирование таких эмоций со стороны рабыни, являющейся товаром, и обычно изначально выставленной напоказ, прикрытой не больше, чем единственным тонким непрочным слоем реповой ткани. Также, если рабыня вынуждена стоять нагой на полке продаж с поднятыми руками, прикованными над головой, или наполовину лёжа, наполовину стоя на коленях, будучи прикованной тяжелой цепью к деревянной платформе, или как-то ещё в этом роде, нетрудно догадаться, что она могла бы чувствовать, став объектом исследования мужчин. Разве Вы не думаете, что она ну очень много знает о своём теле и его наготе, даже если она прикрыта, скажем, туникой? Или Вы думаете, что она не знает о том, как натянута ткань на её груди, не чувствует лёгких прикосновений кромки подола своими бёдрами? Рабыня часто знает, что её хотят именно, как мужчина хочет женщину. За день она много раз может это почувствовать. Это достаточно часто происходит на площадях и улицах, на рынках и в парках, во время прогулки и за работой. И конечно, одним из обычных удовольствий гореанского мужчины является разглядывание рабыни и размышления на тему, каково было бы иметь её. А рабыня, со своей стороны, считает это очень приятным, особенно если она может чувствовать себя в безопасности, благодаря ошейнику своего хозяина, конечно, если мужчины вокруг неё делят Домашний Камень с тем, кому она принадлежит. Живот какой женщины не воспламенится, от признания того факта, что она привлекательна, и что мужчины хотели бы владеть ею? И, конечно, она знает, что, если её должны иметь, то иметь её будут по-настоящему, а не как свободную женщину, и это доставляет ей неописуемое удовольствие. Её будут иметь именно так, как имеют рабыня, именно так, как мужчины хотят женщину.

— Смотрите, — привлёк внимание остальных Фел Дорон, — тарны набирают высоту.

Мужчины, прикрыв глаза от солнца ладонями, повернулись в сторону взлетающих тарнов. Если говорить, используя земные понятия и игнорируя сложности гореанского компаса, который всегда указывает на Сардар, то эти четыре тарна, с подвешенными под ними корзинами, разлетались в разные стороны, направляясь каждый в свой сектор, согласно сторонам света, на север, восток, юг и запад. Заняв, по-видимому, заранее оговоренные позиции, птицы начали плавными кругами сближаться с землёй.

— Похоже, они высадили несколько человек, — предположил Порт Каньо. — Теперь они выжидают, давая им время приблизиться к нам и выйти на рубеж атаки, потом они снова наберут высоту и поддержат их с воздуха.