Елена Первушина - Невидимый город [сборник litres]

Споры о сравнительных достоинствах соколов и собак немало развлекали всех обитателей замка, беда лишь в том, что молодые Луньки не имели ни времени, ни возможности держать у себя настоящую охоту, то есть специально предназначенных для этого лошадей, собак, птиц, ловчих, псарей и сокольничих. А если еще учесть раннюю весну и непролазную грязь на дорогах, на полях и в лесах, получалось, что девицы не могли предаться любимому занятию. Берга обучала своего сокола прилетать на вабило – специальное приспособление из двух медных пластинок, обтянутых красной кожей и подвешенных на шнуре. На охоте это вабило вращали над головой, приманивая на него сокола, после того как он схватит птицу. Но покуда сокол был еще не обучен, Берга не снимала с его ноги должика – кожаного шнурка, другим концом прикрепленного к белой перчатке из оленьей кожи. С этой перчаткой, вабилом, специальной палочкой, чтобы гладить сокола (ибо его нужно часто трогать, но не рукой), и с Радкой в качестве помощницы Берга отправлялась по утрам на один из боевых ходов замка. Там она прикрепляла к вабилу кусочек мяса, зажимая его между пластинками, и давала соколу поклевать, затем, не отстегивая должика, отдавала сокола Радке и приказывала ей отойти на несколько шагов. По команде Берги Радка снимала с сокола клобучок – миниатюрный шлем, закрывающий птице глаза, и сокол перелетал обратно на вабило, привлеченный видом куска мяса. Затем Берга вновь прикрепляла к вабилу мясо, вновь отдавала сокола Радке, приказывала ей отойти на несколько шагов дальше, и все повторялось.

Аэллис гоняла своих «собаченек» на заднем дворе. Она учила их ходить в сворке, вскакивать на седло (это нужно было для того, чтобы показать собаке убегающую дичь), по команде бросать пойманную добычу (кусок старой шкуры) и ложиться рядом с ней. Учила также вежливости: сажала собак на привязи между гуляющими по двору курами и утками и наблюдала за ними из укрытия, держа наготове рогатку и мешок с галькой. Стоило какой-нибудь из собаченек броситься на птицу, как Аэллис тут же усмиряла преступницу метким выстрелом из рогатки по мягкому месту. Дуада поначалу пыталась урезонить дочь, уговаривала ее отложить подобные развлечения до возвращения домой, но Рейнхард и Карстен в один голос заявили, что не находят слов для того, чтобы выразить восхищение меткостью и проворством госпожи Аэллис. И Аэллис продолжала свои занятия. В благодарность за заступничество перед матерью она взялась обучить Рейнхарда трубить в рог «охотничьи слова», и теперь стены замка то и дело оглашались ужасными хриплыми звуками, от которых, по словам Мильды, «у кур вылезали перья, а у лошадей становились дыбом хвосты».

Однако девушки мечтали о большой охоте, а братья были не в состоянии устроить для них такое развлечение. Карстена это очень расстраивало: ему хотелось показать себя радушным хозяином. И тут Рейнхарда осенила блестящая идея. Он потолковал с одним старым охотником в деревне и тем же вечером пригласил девушек поохотиться на глухарином току. Глаза Аэллис мигом загорелись, Бергу тоже не пришлось долго уговаривать.

Для того чтобы выйти на ток еще до рассвета, нужно уходить в лес глухой ночью. Позже Аэллис созналась, что никогда прежде ей не приходилось испытывать ничего подобного.

– В лесу так особенно тихо и холодно перед рассветом, – рассказывала она. – Тихо, холодно и ясно. И глухаря еще совсем не видно – только темное пятно в ельнике, да его голос, низкий и томный, выговаривает: «Дак-дак-дак», – и мы стоим неподвижно, потому что стоит шевельнуться – и все, спугнул. И потом этот страх и восторг, когда птица защелкает: «Тэ-кэ, тэ-кэ», и ты начинаешь медленно продвигаться вперед, а потом он уже кричит на одной ноте «кичивря-кичивря-кичивря!», и ты бежишь короткими шажками, проваливаясь то в снег, то в воду, а потом он вдруг говорит то ли «Дак», то ли «Док» и замолкает, и снова надо замереть и стоять неподвижно. И ты стоишь очень долго и не знаешь, запоет он снова или нет; может быть, он тебя уже заметил, и все зря. Но вот он снова запевает, и уже можно стрелять. Точнее, это Хорь стрелял, – тут же созналась она. – У нас с Бергой луков не было.

Тем не менее с охоты принесли сразу двух косачей. Одного подстрелил Хорь, другому камнем из рогатки перебила крыло Аэллис. Рейнхард, хоть и брал с собой лук, никого не подстрелил, но все равно был донельзя доволен, что сумел произвести на девушек впечатление.

Берге охота, по-видимому, тоже понравилась, но она, в отличие от Аэллис, не стала долго распространяться об этом и лишь спросила Рейнхарда, зачем он и Хорь повязывали лоскутки на ветки сухого дерева, прежде чем войти в лес.

– Не следует поклоняться деревьям, – сказала она наставительно. – Деревья – дети Солнца. Зачем поклоняться детям, если можно поклоняться их отцу?

– Здесь такая примета, – спокойно пояснил Рейнхард. – Это приносит удачу. Лес – наш кормилец и защитник, и мы выказываем уважение к нему. И потом, по-моему, любому отцу приятно, когда его детям выказывают уважение.

– У нас многие рыбаки приносят дары морю, прежде чем выйти на лов, и отец их не упрекает, – тут же вставила слово Аэллис.

Вдохновленный первым успехом Рейнхард придумал для девушек еще одну забаву – удить рыбу с моста. Не нужно даже удилища, только крючок, грузило и льняная леска, которую зажимали между пальцами. Эта ловля оказалась очень азартной, и девушки готовы были заниматься ею каждый погожий день.

– Я раньше не подозревала, что ужение может быть таким увлекательным занятием, – сказала Берга, когда они трое вечернею порой возвращались от реки в замок. – Вы должны приехать к нам в гости. Мы договоримся с рыбаками и поедем в залив ловить рыбу с сетями. У нас ее издавна так ловят, опытные рыбаки знают, где ходят большие косяки. В Дождевом Камне даже хранятся особые «тресковые грамоты», в которых записано, в каких бухтах, у каких мысов и островов из года в год кормится треска.

– А мы принесем дары морю, прежде чем закидывать сети? – с лукавой улыбкой поинтересовался Рейнхард.

– Пожалуйста, если вам так хочется! – Берга презрительно поджала губу. – Если вам это необходимо, чтобы обуздать свой страх, я не посмею вам отказать.

Вненастные дни, которые случались не так уж редко, вся компания проводила время за танцами, играми, рассказыванием историй. Танцевали Луньки не слишком хорошо, хотя и очень старались. Да и единственный найденный ими музыкант – деревенский пастух – не знал модных мелодий, а кроме того, от робости и смущения в обществе столь изящных дам изрядно фальшивил. В обычной жизни он был человеком отчаянной храбрости и весьма невоздержанным на язык, случалось, что с одним кнутом бросался на подбирающегося к стаду волка или грабителя, случалось, что в весьма некуртуазных выражениях высказывал графской ведьме и сенешалю Сайнему и самому графу Карстену все, что думал. Но при виде Аэллис и Берги он неизменно густо краснел, терял дар речи и способность отрывать глаза от пола, а его пальцы принимались выписывать на дырочках сопелки такие странные рулады, что в первый вечер танцы совершенно расстроились.