Елена Первушина - Невидимый город [сборник litres]

– Она не должна была давать такую клятву, – сурово отчеканила Берга.

– Она не должна была нарушать ее, – неожиданно возразил Рейнхард. – Это было все равно что… Все равно что плюнуть в лицо самой себе. Признать, что все, что с ней случилось, – справедливо и правильно. Так нельзя. Помню, давным-давно в одном романе я прочел что-то вроде этого:

– Вот и той даме не следовало через себя переступать. И горожанам тоже поделом: когда человека унижают, этого нельзя прощать.

Он смутился и замолчал. Девушки переглянулись: их поразило то, что мужчина может говорить на подобные темы, да еще так серьезно и складно.

– Прощать может лишь Солнце, – поспешно сказала Берга, – и оно делает это каждое утро, даруя земле свой свет. Люди слишком ничтожны, их обиды и примирения не имеют никакого значения.

Аэллис покачала головой:

– Нет, дело не в этом. Для Солнца мы, возможно, действительно ничтожны, хоть мне и не хочется в это верить, но для себя уж точно нет. Я не хотела бы иметь дело с людьми, которые и себя, и других считают ничтожествами. Я вспомнила еще одну историю, совсем короткую. Ее рассказывают о Рагнахаре Длинном Плаще, младшем сыне Харда Юного. Когда Рагнахар был совсем еще мальчиком, еще до посвящения в рыцари, он часто проводил дни в тронном зале отца, обучаясь искусству мудрого правления. И вот однажды некий бедный рыцарь предстал перед его отцом и робко обратился к нему с просьбой о даре. Король Хард ничего ему не ответил, и рыцарь, сокрушенный, отступил назад. Другие рыцари, бывшие в зале вместе с Рагнахаром, в один голос сказали принцу: «Вот, смотри, разве есть что-нибудь более постыдное, чем выпрашивать что-то у своего повелителя?» И принц на это ответил: «Самое постыдное – не дать тому, кто нуждается». Вы, господин Рейнхард, об этом ведь говорили, да? Когда нарушаются законы вежества и справедливости, это в самом деле все равно как если бы земля проваливалась под ногами, ведь так?

– Будь это на самом деле так, проклятый Кельдинг давно бы увяз по самые уши, – мрачно сказала Берга.

– Сестра! – в притворном ужасе воскликнула Аэллис.

Наконец в замок вернулся Вальдибер, потерпевший сокрушительное поражение на судебном поприще. Ему не удалось доказать свои древние исконные права платить королевскому дому службой, а не деньгами, и Дождевой Камень приговорили к выплате дара на королевскую свадьбу. Больше того, в будущем, когда дочери Вальдибера будут выходить замуж, он также должен будет выплачивать особый налог королевскому дому. Все эти несправедливые решения произвели на храброго и честного маркграфа сокрушительное впечатление. Даже встреча с горячо любимой супругой и дочерьми не могла рассеять его хандры. «Как подумаю, что придется своими руками снимать с их шей ожерелья, которые сам же им и дарил, и отправлять в столицу этим свиньям ненасытным! – жаловался он Карстену, с которым успел сдружиться. – И ведь никто не поклянется, что на этом дело кончится! Как знать, может еще через год мне придется платить королю отступное, если я решу случать жеребца с кобылой!»

Прожив в Сломанном Клыке два дня, Вальдибер засобирался домой, и Дуада начала уговаривать Карстена и Рейнхарда поехать с ними:

– У нас, конечно, все просто, по-свойски, но мы уж порадеем, чтобы вам скучать не пришлось.

Аэллис тут же присоединилась к ней:

– Поедем, в самом деле, не век же вам в лесу сидеть! Мы для вас настоящую охоту устроим!

Рейнхарду очень хотелось поехать, а Дуада и Вальдибер очень настойчиво приглашали Карстена. В итоге оба брата решились ехать. В Сломанном Клыке пока все шло своим чередом. Обитатели деревень готовились к пахоте. Дивы им помогали и отстраивали на окраине свои дома. Мильда была теперь полновластной хозяйкой замка и держала свое хояйство, начиная с коров и овец в хлеву и кончая щипцами для углей на кухне и речным песком для песочных часов, в идеальном порядке. От Десси с Сайнемом пришло с оказией письмо, в котором Сайнем сообщал, что они благополучно добрались до столицы и нашли хорошую гостиницу, а дальше – ни слуху, ни духу. Ну да Карстен давно убедился, что отсутствие плохих новостей – уже хорошая новость.

Одним словом, Карстен и Рейнхард все-таки собрались в гости. Дорога показалась им очень приятной. Погода наконец смилостивилась и одарила землю весенним солнышком. Снег окончательно сошел, ручьи и реки вернулись в свои берега, земля быстро подсыхала, среди прошлогодней желтой травы проглядывали молодые листочки. Два или три человека из свиты Вальдибера еще с утра уезжали вперед и, найдя удобную для отдыха полянку, разбивали шатры и принимались готовить ужин. Таким образом, путешественники приезжали уже к разложенным по земле перинам и дымящимся кострам. Вечер вновь проходил в разговорах и забавах. Аэллис часто вызывала Рейнхарда на состязания в верховой езде, и они с гиканьем и смехом носились по полям и рощам. Берга спускала своего сокола, едва заметив утиную стаю на болоте или скворцов, клюющих червей на пашне. Карстен много времени проводил с Вальдибером; тот смотрел на молодого маркграфа как на приемного сына и старался научить его уму-разуму.

– Наша с тобой работа, юноша, – это война, – говорил он. – И поистине мало кому на земле выпадает подобное счастье. Поверь мне, я вот уже почти сорок лет не выпускаю из руки меч, и хоть я и не силен в молитвах, все же ежедневно благодарю Солнце за то, что оно даровало мне столь славную участь. Война – веселая штука, там видишь и слышишь много славных вещей и многому хорошему научишься. Когда видишь, как твой друг храбро подставляет свое тело оружию, дабы свершилась справедливость, то и у самых старых вояк слезы наворачиваются на глаза. Война даже неблагородных по рождению делает благородными, ведь если у человека есть шлем, меч и щит, он может сразиться с самим королем. А когда знаешь, что дерешься за правое дело и рядом сражается родная кровь, от этого испытываешь такое наслаждение, что словами не описать. Нет ничего лучше хорошей честной драки, верно, женушка?

– Верно, Вальдо! – отзывалась Дуада. – Недаром мой покойный отец не раз говорил, что ставит тебя выше всех остальных зятьев за то, что ты такой храбрец на поле боя. Ведь знаете, дорогой сосед, – обращалась она к Карстену, – Вальдо сражался с такой отвагой, что его ни разу не брали в плен и ни разу его семье не приходилось собирать деньги ему на выкуп. А вот муж моей старшей сестры раз попал в плен к дивам из-за собственной трусости и нерасторопности, и его семье пришлось продать буквально все, что у них было, чтобы его вызволить. В конце концов дошло даже до того, что сестра не могла выйти на улицу: у нее не осталось ни одного приличного платья и башмаков, она сидела дома босая и почти голая, в одной лишь рубашке.