Эрика Йохансен - Судьба Тирлинга [litres]

– Я отправился за тобой! – настаивал Жавель. – Я прошел за караваном весь Мортийский тракт!

Она снова уставилась на него долгим, холодным взглядом.

– И?

– Люди Торна были слишком сильны. Я ничего не мог поделать. Я думал, нам от них не уйти.

– А что насчет всех остальных лет?

– Я…

Но дальше ничего не было. Что он мог ей сказать? Что был в кабаке?

– Я пытался, – убито закончил он.

– Хорошо, ты пытался, – согласилась Элли. – Но раз уж ты струсил тогда, не нужно изображать из себя героя теперь. Ты опоздал на шесть лет. У меня здесь своя жизнь. Я довольна.

– Довольна? Ты – шлюха!

Элли окинула его очередным изучающим взглядом. Этот взгляд всегда заставлял его почувствовать себя карликом, но за всю их с Элли совместную жизнь Жавель видел его лишь пару раз – в основном тогда, когда забывал сделать то, что обещал. Ему казалось, что на нее наложено какое-то заклятие; и что, если бы он только смог забрать ее отсюда, он бы расколдовал ее, и она стала бы прежней.

– Все в порядке, Элис? – раздался голос.

Жавель обернулся и увидел, что крепыш-охранник, сидевший в экипаже, уже стоит в дверях. Он смотрел прямо на Жавеля, и этот взгляд вызывал у него нервную дрожь. Этот тип с явным удовольствием превратил бы его в отбивную.

– Да, в полном, – легко заверила Элли. – Ловлю клиентов.

На этих словах, Жавель разинул рот от удивления, внезапно догадавшись о двойной цели прогулки, и о том, почему все женщины так ярко одеты и накрашены.

– Ладно, дайте знать, если что, мэм.

Разочарованный, громила вышел из магазина.

До Жавеля внезапно дошло, что он отлично понимал этого мужчину, ведь тот говорил на тирийском. Он представлял собой живое воплощение жестокости, но к Элли обращался с очевидным почтением. Жавель повернулся к Элли, сожалея, что не может забрать свои последние слова назад, но, с другой стороны, он чувствовал, что это ничего бы не изменило.

– Да, я действительно шлюха, – согласилась Элли после долгого молчания. – Но я работаю , Жавель. Зарабатываю деньги, и ни перед кем не отчитываюсь.

– А как насчет твоей сводницы? – процедил он, ненавидя себя за ядовитый тон и не имея сил его изменить.

– Я плачу ренту мадам Арно. Разумную ренту, намного более разумную, чем та, что платят в подобных местах в Новом Лондоне.

Жавель не нашелся с ответом. Он просто мечтал о том, чтобы хоть раз дотянуться до шеи ненавистной мадам.

– Взамен мне предоставляют прекрасные апартаменты и отличную еду три раза в день. У меня надежная охрана, определенные часы работы и клиенты, которых я выбрала сама.

– И что за бордель дает шлюхе так много свободы? – требовательно спросил он. – Так денег не заработаешь, скорее наоборот.

Глаза Элли сузились, а тон, казалось и без того недружелюбный, стал еще более холодным и резким.

– Такой, в котором понимают, что довольная и здоровая проститутка приносит больше денег. Я зарабатываю в три раза больше твоего жалованья Стража Ворот.

– Но мы все еще женаты! Ты – моя жена.

– Нет. Ты потерял меня, когда шесть лет назад просто стоял и смотрел, как я вхожу в клетку. Мне ничего от тебя не нужно, но и у тебя нет права требовать чего-то от меня.

Жавель открыл было рот, чтобы возразить – определенно, брак нельзя так просто расторгнуть, даже в Мортмине – но в этот самый момент из-за зеленого занавеса показался аптекарь. Он оказался крошечным, лысеющим человечком в очках и с маленькой коробочкой в руках.

– Вот, пожалуйста, госпожа, – сказал он, протягивая коробочку Элли. Он тоже говорил на тирийском, и это изрядно озадачило Жавеля, который не слышал ни одного тирийского слова на улицах Демина и потому улучшал свои скудные познания в мортийском с огромным трудом. – Здесь запас на два месяца, и принимать их следует непременно после плотного обеда. Иначе вам может стать только хуже.

Элли кивнула, доставая кошелек, полный монет.

– Спасибо.

– Приходите через два месяца, и я приготовлю вам следующую партию, но на шестом месяце прием нужно будет прекратить, чтобы не навредить ребенку.

На последнем слове Жавель почувствовал, что реальность ускользает от него. Он едва заметил, как Элли отдала несколько монет аптекарю и спрятала коробочку в сумку. Аптекарь окинул их внимательным взглядом и, ощутив напряженность атмосферы, поспешил снова скрыться за занавесом.

– Ты беременна, – сказал Жавель, не спрашивая, скорее подтверждая свои мысли.

– Да.

Она посмотрела на него, словно предлагая продолжить.

– Что ты будешь теперь делать?

– Делать? Рожу ребенка и стану его растить.

– В борделе!

Взгляд Элли пронзил его словно нож.

– Моего ребенка окружат заботой с самого рождения, а когда он подрастет, его будут учить три женщины, которых мадам Арно наняла специально для этих целей. И став взрослым, мой ребенок будет знать, что нет ничего постыдного в занятии его матери. Что ты на это скажешь?

– Скажу, что это преступление.

– Конечно, Жавель. Когда-то я сказала бы то же самое. Но в этом городе к женщинам относятся лучше, чем в Новом Лондоне вообще когда-либо будут относиться. Может быть, с твоей стороны явиться сюда было действительно храбрым поступком, я не знаю. Но эта твоя храбрость какая-то второсортная. Она всегда такой была, а я заслуживаю чего-то лучшего. И если ты дорожишь своей шкурой, не смей больше ко мне приближаться.

Она вылетела на улицу, хлопнув дверью напоследок, а Жавель так и замер у стены. Внезапно ему перестало хватать воздуха; магазин резко съежился, но он не смел выйти наружу, пока не уедет Элли. Он молился лишь о том, чтобы аптекарь не вышел из-за занавеса прямо сейчас, и каким-то чудом его молитвы были услышаны. Наконец, как будто много часов спустя, Жавель решился выглянуть на улицу через застекленную дверь и убедился, что экипажа больше нет. Сделав глубокий вдох, он вышел на улицу.

Бульвар жил своей обычной жизнью, что показалось Жавелю просто невероятным; как может город вести прежнюю жизнь, если все необратимо изменилось? Сладкий запах сдобы из соседней булочной висел в воздухе, но Жавелю он казался приторным, и за его сладостью скрывалась гниль, как и у всего города. Он шесть лет подряд беспокоился об Элли, страдал из-за Элли, и теперь просто не представлял, что ему делать дальше. Возвращаться туда, откуда он пришел, казалось невыносимым. Идти вперед было еще хуже. К тому же на город опускалась ночь.

Он замер на тротуаре, обхватив голову руками, но разум его был пуст. Оторвав ладони от лица, он поднял голову и ясно увидел свой дальнейший путь.

Прямо перед ним был вход в кабак.

Даже Булава не мог найти двух священников.

Королевская Стража должна была находиться рядом с ним все время. Им это поручила сама Королева, и Айса даже подумать не могла, что кто-то из Стражей относится к этому поручению менее серьезно, чем она сама. Но Булава был Булавой, и, если он хотел исчезнуть, никто не мог ему помешать. Вчера он исчез, а сегодня снова появился, так же неожиданно: он вошел через тайную дверь на кухне, до полусмерти перепугав Миллу, караулившую горшок с рагу.