Франсуа Плас - Узник Двенадцати провинций

Под припухлостью я чувствовал все крошечные смещенные косточки. В ладошке они были тонкие, легкие, что твои соломинки. Одну за другой, массируя и нажимая, я вернул их на место, не сводя глаз с лица Нильса. Последняя кость, та самая, на которую так прозорливо указал Даер, обещала быть самой болезненной, и я не знал, вытерпит ли он. Я повернулся к Лизбет и дал ей понять, что надо покрепче держать ребенка и дать ему закусить тряпицу. Она все сделала, и глаза ее просили меня продолжать. Я слышал, как за перегородкой, в комнате Йорденс и Матиас стучат пивными кружками о стол. Они недоумевали, почему суп еще не на столе. Я зажал запястье одной рукой, другой взялся за маленькие пальчики и резко дернул, отчего заходил ходуном весь сустав. Мальчик стиснул зубы, закусив кляп, из глаз брызнули слезы, а другая рука так крепко сжалась, что Даер запищал, точно раздавленная мышь. Я вправил сустав и почувствовал, как медленно перетекает в его ручонку тепло моих ладоней.

Малыш перестал плакать. Он удивленно таращился на свое запястье, которое вдруг обрело первоначальную форму. Даер не преминул выскользнуть из его руки и проворно прыгнул ко мне в карман; я чувствовал, как он весь трясется от возмущения. Большая красная рука Лизбет ненадолго зависла в воздухе, потом, потянувшись ко мне, ухватилась за мой рукав. Этот простой жест говорил многое. Я взял ее руку как мог бережно и вернул ее на плечи ребенка. Она отвернулась, встала и принялась обихаживать коров.

Я ушел в дом и сел за стол с мужчинами. Матиас вопросительно посмотрел на меня. Я в ответ только пожал плечами. Но когда в свою очередь вернулась Лизбет, что-то в атмосфере изменилось. Она шла расправив плечи, а на губах ее играла улыбка – должно быть, много лет никто не видел ее улыбающейся. Йорденс сжал ручку ножа так, что побелели пальцы. Он держал жену в узде, внушая ей страх, и при виде ее мало-мальски счастливого лица вышел из себя. Я был готов к худшему. Ревность – такая штука, ничего с ней не поделаешь. К счастью, Нильс кинулся отцу на шею и показал ему свою вправленную руку. Нож благополучно вернулся на стол.

Обезумевшая от тревоги мать и муж-тиран – знакомые рифы на пути знахаря. На сей раз я миновал их без особых потерь.

Что скажешь на это, старый Браз? Я вышел в плавание и учу лоцию.

Капитан вернул Матиасу пропуск. Остальные таможенники сидели здесь же, на берегу реки, за кружками пива, положив шляпы на колени. Красивый золотистый свет ложился на стену, у которой стояли мушкеты и пики, играл алыми бликами на коже барабана, висевшего на ручке двери. Опустив голову так низко, что грива занавесила глаза, грызла удила лошадь, ее согнутая задняя нога упиралась в землю кончиком копыта.

Когда мы отчалили, на берег выбежала маленькая собачка, заливисто облаяла нас и вернулась назад, гордая собой: нос кверху, хвост пистолетом. Самый толстый из таможенников наклонился ее погладить и помахал нам издали рукой.

Лодочник вез нас по реке среди лугов, утыканных большими ветряными мельницами. Земля была такая ровная и плоская, что виднелось море вдали. Белые паруса скользили под огромными скоплениями тяжелых туч. Волны, лодки, облака, мельницы – все это западный ветер готов был запросто смести. Порой он расчищал небо, и широкие просветы касались крон деревьев на горизонте.

Даер ловил каждый солнечный лучик, высовываясь, чтобы подышать воздухом. Моя брошенная в лодку куртка стала его домиком, куда он всегда мог спрятаться. Старея, пибил все больше зяб, а так как у меня не было для него ни зернышка солириса, ни капли можжевеловой, характер он показывал все чаще. А ведь ему в нашем плавании было куда комфортнее, чем мне. Тяжелая цепь, прикованная к железному кольцу на дне лодки, надежно держала в плену мою ногу. Лучше было бы, конечно, без нее погреться на солнышке. Но Матиас настоял на этой инсценировке: только так, по его словам, я мог сойти за пленника под конвоем. Должен признать, это работало. Ему достаточно было предъявить клочок бумаги с нацарапанными на нем каракулями, указав на меня подбородком, и таможенники пропускали нас, едва взглянув.

Мы плыли на юг. Там, дальше, говорил Матиас, заканчивается территория Двенадцати провинций и с ней юрисдикция летучей таможни. Мне эти сведения мало что давали. Я смутно понял, что мы находимся в некоем подобии республики, и пожалел, что мало протирал штаны на школьной скамье. Даже где расположена Франция, я плохо себе представлял, а уж тут и подавно…

Большая стая диких гусей пролетела над нашими головами. Безупречный клин быстро растаял вдали. Мы вышли в широкий канал. Наше суденышко проплывало мимо рыбацких домиков и водяных мельниц, среди других лодок, которых становилось все больше. На берегу стирали белье прачки, вокруг играли дети. С окутанной дымом верфи пахло смолой и слышался стук молотков. За излучиной показался город с колокольнями и дозорными башнями, а прямо перед нами проплыл паром, соединявший два берега. Осев в воду до ватерлинии, он вез телегу с упряжкой, всадника с конем и целое семейство, возвращающееся с ярмарки.

Наша лодка свернула в узкий канал, темноватый между двумя рядами пакгаузов, и пришвартовалась у шлюза. Матиас снял с меня цепь и, не дав даже размять затекшие ноги, потащил на берег. Мы переходили мостики, где деревянные, где кирпичные, сворачивали в проулки, выходили на маленькие площади, посреди которых высились порой одинокие деревья. Я едва поспевал за ним. Книга по анатомии в заплечном мешке тяжело давила на спину, и мне приходилось переводить дыхание после каждого подъема по каменным ступенькам. Мало мне было собственного тела, шагу не дававшего ступить без одышки, – я еще додумался взвалить на себя его бумажного двойника весом с дохлого осла. Наконец Матиас остановился.

– Здесь, в Антвалсе, мы в безопасности. Это вольный город, от Железных садов далеко, живет торговлей. Летучая таможня здесь силы не имеет, всем заправляет купеческое товарищество. У меня среди них есть добрые друзья. А ты что будешь делать?

– Как это – что я буду делать?

– Каждый за себя, Гвен. У меня свои дела. Знахаришки из Варма они не касаются.

– Но я ни с кем не знаком. Ты же знаешь. Ты мне нужен, Матиас. Еще немного. Потом я справлюсь сам, обещаю.

– Послушай, Гвен, ты спас мне жизнь, вернее ногу…

– Да…

– Я был перед тобой в долгу…

– Я не это хотел сказать…

– Дай мне закончить. Я был твоим должником, но, сам посуди, я доставил тебя целым и невредимым в такую даль. Я вызволил тебя из Железных садов, вытащил из лап таможни и ничего не просил взамен, ни за перевозчиков, ни за лодочника, ни за кров и стол…

– …?

– Можно, стало быть, считать, что мы с тобой квиты.