Екатерина Соболь - Сердце бури

Генри упал обратно на матрас. Страха не было – хотел бы Хью его убить, давно убил бы, – но он определенно не успевал за скоростью развития событий. Теперь перед глазами у него снова оказался бревенчатый потолок, и внезапно Генри этот потолок узнал.

– Да ты издеваешься, – пробормотал он. – Серьезно? Вот тут твое тайное убежище? Ты же мог себе любой дворец сделать, зачем тебе наш с отцом дом?

– Хотел быть тобой, – вяло огрызнулся Хью. – Оказаться на твоем месте.

Генри попытался засмеяться, но получился только кашель. Это каким же идиотом надо быть, чтобы мечтать о его месте.

– После рокировки этого дома даже не существует, мы ведь с Освальдом никогда тут не жили, – хрипло сказал Генри.

– Я вообще-то всесильный, – огрызнулся Хью. – Пожелал вернуть ваш дом – и вот он.

Генри с усилием сел и осмотрел с детства знакомую комнату. Хью завалил ее кучей барахла: книгами, сумками, какими-то золотыми штуковинами. Во всем этом беспорядке была своя безумная логика, но у Генри никак не получалось ее ухватить, особенно при таком скупом свете: бледно-синее вечернее небо за окном, ни солнца, ни луны.

– Слушай… – начал Генри, но никаких более дипломатичных выражений не нашел и сказал прямо: – Отдай силу. Достань ее из себя, мы уберем ее за Предел, и все это закончится. Я серьезно. Плюнь уже на свое проклятое самолюбие и сделай это, иначе нам всем крышка.

Хью качнул головой, не глядя на него.

– Нам уже крышка, – глухо сказал он и на секунду прижал пальцы к закрытым векам. – Я не могу ее достать. Пытался. Может, в самом начале еще и смог бы, но когда сообразил, что она делает, поздно было. Она в тебя будто вплетается, начинает питаться твоими мыслями, страхами, желаниями, вытаскивает их наружу, а я ни о чем особо добром не мечтал, уж поверь. – Он вяло улыбнулся уголком рта. – Все живое хочет жить, и сила не хочет лежать без дела, не хочет в ящик за Пределом. Все кончено, она не только все вокруг убивает, меня тоже, – вот что я понял, когда поумнел. Думал: сдохну, но хоть тебя с собой прихвачу. Мы все завтра умрем, так или иначе. – Хью потер лицо. – А теперь проваливай, хочу побыть один, меня тошнит на тебя смотреть. Иди на все четыре стороны, к семье, куда угодно, уже все равно. Мы ничего не можем сделать. Я тебя отпускаю – только из себя выводишь, а двух пауков в одной банке не держат. У тебя минута, чтобы покинуть помещение. Вот тебе одежда – от твоей одни лохмотья остались – и вон из моего дома.

– Вообще-то это мой дом.

– Уже нет.

Генри встал и медленно оделся: черная рубашка, куртка и штаны, новые сапоги – все с какого-то крестьянина. Надо уйти, забиться куда-нибудь и понять, что делать. Он пошел к двери, не поворачиваясь к Хью спиной, хотя тот на него больше не смотрел – застыл в кресле, глядя на часы. На лице у него был такой страх, что Генри почувствовал мимолетное удовольствие, – не все же ему других мучить, пусть сам попробует. Генри прошел по знакомому скрипучему коридору и вышел на крыльцо.

Лес был неподвижным и белым, сумерки уже проглотили остатки света, но Генри даже при таком освещении заметил: что-то тут изменилось, слабо, почти незаметно, но…

«Смотри внимательно, Генри, всегда смотри внимательно, – учил Освальд. – Ни от кого не жди помощи, ты всегда можешь сам себе помочь. А если будешь лопухом и тебя задерет зверь, просто помни: будешь умирать один. Впрочем, люди всегда умирают в одиночестве, сколько бы сородичей не было вокруг них».

Генри постоял, вдыхая свежий зимний воздух. Мир вокруг был огромным и умирающим, бледным, как тень самого себя. Все инстинкты кричали ему бежать, скрываться, пока Хью не передумал и не изобрел какой-нибудь изуверский способ с ним расправиться, но он смотрел внимательно, и что-то держало его здесь, что-то на самом краю сознания. И наконец Генри понял: деревья. Они были расположены немного иначе, чем он помнил, теперь они росли группами побольше и поменьше, словно что-то тянуло их друг к другу. В больших группах деревьев было по четырнадцать, в маленьких – по десять. Точно так же стояли пузатые деревца вокруг костра, там, где они с Хью встретились перед рокировкой. И вот оно, вот оно: Генри вспомнил, что такой же порядок был и среди вещей в комнате. Стопка из десяти книг, потом – из четырнадцати, а на ней валялся железный кругляш, человеческая монетка с цифрой «10». Сломанные часы, на которые смотрел Хью, показывали 10:14.

Генри завертел головой и разглядел кое-что еще: под одной из сосен лежал маленький яркий предмет, наполовину заметенный снегом. Генри пробрался к нему через сугробы и поднял. Это была глиняная фигурка человечка с большими ногами и торчащими вверх волосами. Тайлис Худого Пальтишки. Генри долго стоял, сжимая его в кулаке. Потом развернулся и бросился обратно в дом.

Кресло было пустым, в других комнатах Хью тоже не оказалось, и Генри едва не застонал от досады: если он куда-то перенесся, где его теперь искать?

– Хью! – крикнул он, но везде было тихо.

И тут Генри кое-что вспомнил. За Пределом Освальд попал в иллюзию, созданную Барсом: ему начало казаться, что он обрел бесконечную силу. И, вместо того чтобы наслаждаться этой силой, Освальд забился в крошечную комнатушку, потому что только там чувствовал себя в безопасности. Люди прячутся там, где мало места, где никто не подкрадется незаметно и ничего не случится. Поэтому Генри вернулся в свою комнату, опустился на колени и заглянул под кровать.

Угадал: Хью распластался там, прижавшись щекой к полу. При виде Генри он подскочил так, что треснулся головой о нависшую сверху раму кровати.

– Жить надоело? – прошипел Хью, отползая по дальше.

– Ты позвал меня. – Генри хлопнул тайлис на пол между ними, и Хью фыркнул. – Он лежал на снегу.

– Я его туда не клал.

Знаю. Но ты же сам сказал: эта сила питается тем, что у тебя в голове. – Генри щелчком подтолкнул тайлис ближе к нему. – У тебя снега зимой не выпросишь, но, когда Освальд тебя утащил, ты оставил нам сумки с вот этими самыми тайлисами. Это была просьба о помощи, да? В глубине души ты хотел, чтобы тебя нашли. И теперь тоже.

Генри лег на пол около кровати, чтобы не выгибать шею, как сова.

– Ты что, издеваешься? – медленно спросил Хью. – Не нужна мне твоя помощь. Вали отсюда, пока я тебя не…

– Знаешь, если ты хотел, чтобы мы были в одной лодке, мы в ней. Эти цифры, которые везде повторяются, – это же время, да? Что случится в десять четырнадцать?

У Хью клацнули зубы. Какое-то время он продолжал таращиться на Генри из темноты, и тот едва сдержался, чтобы не сказать, как смешно выглядит великолепный, роскошно одетый здоровяк, втиснутый в такое узкое пыльное пространство. Ярость Хью определенно поутихла с тех пор, как он едва не лишился главного врага, и Генри не хотелось ее будить. Еще не все потеряно, нельзя сдаваться, иначе никакого «долго и счастливо» не будет: никаких шахмат с Эдвардом, никаких чаепитий и приключений. Он должен, должен выиграть эту партию, и он выиграет – не дракой, так добром.