Диана Ибрагимова - Тайнопись видений [litres]

– Ну? Что там? – не выдержал Илан.

– Да пусто. Нет никого.

Снова послышался вой. Правдолюбец резко отпрянул от прохода, свеча потухла, и дом провалился в темноту.

– А-а-а-а, батька соахийский! – завопил Генхард, бросаясь к двери. – Ведьма! Ведьма тут!

Остальные побежали за ним, и вскоре все шестеро дубели на холодном ветру, с ужасом взирая на дом. Звезд видно не было, редкие пятна соседских фонарей делали улицу ненамного светлее внутренностей халупы.

– Чего ты там увидел-то? – спросил Рори.

– Глазищи желтые.

– Чьи?

– Да не знаю я! Не рассмотрел. Дернулся сдуру.

– Вот смеху-то будет, если там и правда кот, – хохотнул Илан. – Я озяб уже. Пошлите разберемся, а?

И они вернулись в дом. Марх снова запалил свечу от раздутых в топке угольков. Потянуло дымом из пролома. Все обступили черный прямоугольник, ведший в подпол.

– Дай-ка я, – сказал Рори.

Он лег у края и опустил руку с огоньком, следом просунул вихрастую голову.

– Кис-кис. Ты где, маленький? Кис-кис.

Кто-то ответил ему утробным воем. Марх вцепился в плечо здоровяка.

– Так и знал, – сказал Рори, поднимаясь. – И правда кошка! Окотилась она, вот и орала. Слышите, пищат?

Все прислушались.

– Дай посмотрю, – попросил Генхард, все еще не веря своим ушам.

Подпол оказался на удивление просторным, воняющим прелым тряпьем. Терялись во мраке деревянные подпорки, увешанные гирляндами паучьего кружева. В дальнем углу было что-то навалено. Тускло блестели присыпанные землей глиняные черепки. Облезлая рыжая кошка и ее новорожденный помет облюбовали ящик и пищали в нем на все голоса.

– Вот же проклятая! – выдохнул Генхард. – Чуть без сердца не оставила! Так бы и придушил!

– Я тебя сама тогда придушу!

Яни стукнула его кулаком по затылку.

– Ай! Зараза мелкая!

– Надо будет завтра осмотреть там все, – сказал Марх. – Вдруг что полезное найдем.

– Хоть бы бочку с солониной, – мечтательно облизнулся Дорри.

– Вот и ладненько, – выдохнул Илан. – Давайте закроем. Сквозняком оттуда несет.

Когда пол снова стал целым, все почувствовали, как сильно вымотались. Облепив теплое брюхо печи, словно котята бока рыжей мамки, они уснули крепким, спокойным сном.

Наутро все нашли себе занятие. Порченые немного привыкли к городу и уже не шарахались от людей, поэтому Генхард сказал, что теперь можно идти к усадьбе, где требуются плотники, и повел туда Илана с Рори. Дорриан возился неподалеку от двора: искал деревяшки на растопку. В доме остались только двое.

– Я сама полезу! – заявила Яни.

– Куда? В подпол, что ли? – нахмурился Марх, поднимая половицы. – Нечего делать. Тряпку в зубы и уборкой займись.

– У нас воды нет!

– Значит, сходи с Генхардом, когда вернется, поищи недырявое ведро!

– Я там внизу видела плошки всякие! Отмою, и будем из них есть!

– Так, иди сюда! – скомандовал Марх, похлопав рядом с собой.

Яни послушно села в указанное место, накручивая на палец конец тугой косички.

– Ты не Иремил, чтобы меня так поучать, – буркнула она, пряча раскосые глаза.

– Тебе зачем в подпол? – серьезно спросил Марх. – Кошку потискать? Она дикая, в руки не дастся. Кормить ее нечем. Да и сытая она наверняка, голубей жрет.

– Нет. – Яни помотала головой, подсела ближе и шепнула брату на ухо, хотя подслушивать было некому: – Дорри вчера сказал, что я плакса и трусиха. Я такой быть не хочу! Спущусь и сама там все уберу! И не испугаюсь!

Марх раздраженно цыкнул:

– Ох уж эти дети. А если там крысы дохлые?

– Нету их там! Там кошка!

– Ну смотри, девчонка! Если завизжишь, схлопочешь от меня, поняла?

– Поняла!

Марх осторожно опустил ее в проем, дал в руки зажженную свечу:

– Одна не пойдешь, я с тобой.

– Сама! – напыжилась Яни. – А ты следи! Это мое испытание на храбрость! Нельзя его портить! И никого не пускай, если придут! Ну пожалуйста, Марх!

– Да иди уже! Сопля ты приставучая. Осторожней только! Не грохнись!

– Не грохнусь. Тут все видно. В щелки между досками тоже свет падает, – успокоила его Яни дрожащим голоском.

Внизу царил холодный пыльный сумрак. Все кругом походило на мрачную чащу: со всех сторон Яни обступали стволы-подпорки, под ногами темнела земля, перемешанная с соломой. Девочка громко сопела и шмыгала курносым носом. Она любила жуков, но вот паутину терпеть не могла. Противная, липкая, она была здесь всюду. Свешивалась с балок бахромой, тонкими платочками крепилась к стенам. Местами белая, а местами грязно-серого цвета. Только задень краешком одежды – пристанет намертво, не ототрешь.

Кошка зашипела, стоило Яни подойти. По совету Марха девочка старалась держаться от ящика подальше. Она миновала его и двинулась к бесформенной куче в углу.

– Ну что? Там ведьма мертвая лежит? – хмыкнул брат.

– Дурак! Мне же страшно!

– Тогда вылезай!

Яни напыжилась и сделала еще пару шажков. Свеча в руке тряслась. Горячие капли обжигали ладонь.

– Давай скорей! Всю свечу спалишь! У нас и так светить нечем!

Девочка собралась с духом, потянулась к куску материи и дернула его. В руке остался клочок расползшейся ткани. Она была до того старая и прелая, что крошилась от одного прикосновения.

– Нашла что-нибудь? – спросил Марх.

– Тут какие-то горшки, тряпки. Мешки с опилками. Одеяло из лоскутков. Ой! Кружка жестяная и чашка! Тут как будто… Как будто кто-то тут раньше спал. И ел.

– Ничего больше нету?

– Пара бочек. Пустые. И еще… – На последнем слове голос у Яни задрожал.

– Что? – заволновался Марх.

– Она целую кучу птичек слопала, кошка эта! – силясь сдержать слезы, выдавила Яни.

Марх поднял ее вместе с посудой и долго неуклюже утешал. Девочка сидела на полу, обнимая брата, и ревела от всего и сразу. В таком виде их застал Генхард, и радости на его чумазом лице резко поубавилось.

– Ты смотри! На полчаса оставишь, а они уже обжимаются тут посередь бела дня, бесстыдники! – проворчал вороненок, как старая бабка, уличившая целующихся под деревом голубков.

– Ты что несешь, бестолочь? – процедил сквозь зубы Марх, похлопывая Яни по спине, а сам вспомнил, как еще пару тридов назад бросал такие же словечки, когда кто-нибудь лез к Сиине.

Генхард что-то сердито пробубнил и стал раскладывать на подоконнике улов: пару деревянных ложек, цветочный горшок с отколотым краем и ворох отчасти пригодного хлама, рассованного по карманам. Яни перестала всхлипывать, подбежала к нему и показала находки. Вороненок оживился, деловито осмотрел их и неожиданно отколупал прилипшее ко дну бокала украшение.

– Ого! – засияла Яни, тут же забыв о слезах. – Это же брошка! Брошка, да?

– И точно! Слушай, а мне кажется, я знаю, откуда она тут взялась! – выпалил Генхард. – Эта старуха, которая мать Фимонова, держала в подполе порченую! А чтобы к ней лишний раз не ходили и не узнали про это, притворялась перед горожанами ведьмой. А когда она умирала, то велела порченой пугать новых жильцов, потому что тут где-нибудь старухин клад лежал. А порченую обещала проклясть, если та не будет золото охранять. Та сначала слушалась с перепугу, а потом плюнула на все, клад откопала и ушла.