Джон Норман - Свидетельница Гора

— Мне можно говорить, Госпожа? — шёпотом спросила я.

— Конечно, — кивнула брюнетка.

— Скажите, Вы знаете моё имя? — всё также шёпотом задала я мучавший меня вопрос.

— Да, — ответила она, и пояснила: — Оно указано на твоём ошейнике.

Вероятно, женщина увидела его только что, хотя, я не исключала, что она могла разглядеть это и раньше, возможно проявив любопытство, когда хозяин подземелий, перед тем как избить меня, прежде не озаботившийся данным вопросом, обследовал мой ошейник. Выходит и она имела читать. В отличие от меня, неграмотной. Каким же низким был мой статус!

— Это ведь государственный ошейник, не так ли? — уточнила я.

— Да, — подтвердила она.

— Только не говорите мне моё имя, — испуганно прошептала я.

— Значит, тебе ещё никто не сообщил это? — спросила рабыня.

— Нет, — мотнула я головой.

— Тогда можешь не беспокоиться, — заверила меня она. — У меня нет ни малейшего желания быть брошенной на корм слинам.

Тут надо заметить, что имя девушки, если таковое ей позволено, дается ей мужчинами, соответственно, именно мужчины могут его озвучить, именно от них она должна услышать его впервые. Если в данном вопросе, вдруг будет проявлена некая невнимательность или оплошность, рабыне просто дадут новое имя, которое она уже услышит от рабовладельцев. Девушка, такая как эта брюнетка, знающая моё имя, должна бояться оказаться первой, сообщившей его мне. Впоследствии, конечно, это имеет никакого значения, ведь имя уже общеизвестно и привычно, как кличка любого другого животного.

— В клетку её, — бросил хозяин подземелий.

— На четвереньки, — скомандовала мне брюнетка.

Звякнув цепями, я поднялась на четвереньки. Темноволосая рабыня подошла к тесной клетке, открыла дверцу и, указав на вход, приказала:

— Заходи в клетку.

Подползя к клетке, я вошла внутрь. Как только мои ноги пересекли порог, дверца захлопнулась, превращая меня в беспомощную заключённую.

Оказавшись запертой внутри, я поднялась на колени, повернулась лицом к входу и тут же склонила голову, увидев, что мужчина подошёл к клетке, чтобы проверить надёжность замков. Удостоверившись, он вернулся к столу, а я осмелилась поднять голову и осмотреться. Я стояла на коленях перед решёткой. Пол и потолок клетки были из железных листов, а четыре стороны были набраны из кованых прутьев, крепких, около дюйма в диаметре, и часто установленных, с шагом приблизительно в три дюйма.

Прижавшись лицом к решётке, и вздрогнув, услышав металлический звон, это звенья цепи, соединявшей мои браслеты, коснулись прутьев, когда я схватилась за них руками, я посмотрела на брюнетку. В такой клетке нельзя было стоять вертикально, точно так же, как и невозможно было бы вытянуться полностью. Внутри можно было только стоять на коленях, сидеть или лежать, но свернувшись калачиком.

— Госпожа, — позвала я.

— Что, — откликнулась кейджера.

— Почему я здесь?

— По той же самой причине, что все остальные, — пожала она плечами. — Таково желание мужчин.

— Но что я должна здесь делать? — не отставала я.

— То, что тебе скажут, — ответила женщина.

— А здесь есть другие? — спросила я.

— Другие? — не поняла она.

— Мужчины, — пояснила я.

— Да, — кивнула брюнетка и, поймав мой жалобный взгляд, пояснила: — Охранники.

— Буду ли я доступна им? — поинтересовалась я.

— Это на усмотрение хозяина подземелий, — пожала она плечами.

Я на мгновение закрыла глаза.

— Но они живут не здесь. На самом деле охранники только появляются здесь время от времени. Нисколько не сомневаюсь, что они будут рады узнать о том, что к нашей компании добавилась ещё одна красотка.

— Значит, я здесь именно для этого? — уточнила я. — Для охранников?

— Возможность твоего использования ими — лишь эпизод. Фактически, этот район подземелий — представляет собой тюрьму, да ещё такую, в которой содержатся по большей части самые низкие и самые опасные заключённые, — сообщила мне женщина, заставив задрожать. — Здесь не так опасно, как может показаться, если, конечно, Ты будешь предельно осмотрительной.

Я с трудом проглотила комок, вставший поперёк горла.

— Конечно, того, что будет твоими обязанностями, я наверняка не знаю, — продолжила она, — но я бы рискнула предположить, что тебе, как всем остальным, поручат несколько коридоров, в которых Ты будешь исполнять определённые работы.

— Работы? — переспросила я.

— Разносить еду заключённым, пополнять цистерны, опорожнять вёдра отходов, приносить свежую солому, чистить клетки и тому подобные задачи. Ты же не ожидаешь, что это будут делать охранники.

— Нет, — признала я.

— Во многих городах, — сказала брюнетка, — такие работы исполняются свободными женщинами низких каст, но здесь это поручают рабыням. Знаешь почему?

— Нет, — мотнула я головой.

— Это своего рода символическое выражение того презрения, с которым относятся к этим заключённым, — объяснила она.

— Понимаю, — кивнула я, хотя, честно говоря, сомневалась, что подобный символ мог бы быть интерпретирован заключенными точно так же, как этого ожидали судебные власти или свободные женщины города, причём совершенно не важно о каком именно городе могла бы идти речь.

Я скорее предположила бы, что заключенному мужчине куда больше удовольствия доставит видеть мелькающие почти полностью открытые части тела рабыни, чем долго присматриваться к свободной женщине. Безусловно, совсем другое дело, если речь идёт о свободной женщине-пленнице или преступнице, приговоренной к заключению в тюрьму на какой-то срок, дабы служить там, и которой, возможно, запретили ношение вуали и даже обязали носить одежду, открывающую её лодыжки или даже икры взорам заключенных мужчин. Вот это бы им понравилось. Мне тут же вспомнились довольные вопли и свист заключенных там наверху, мимо которых меня провели по пути к крепости. Какими они показались мне энергичными и полными жизни! В какой-то момент, в чём-то к своему ужасу, я даже почувствовала себя почти как ощупанной и распробованной. А ведь я им даже не служила. В общем, мне показалось довольно парадоксальным что, то, что свободным мужчинам вне пределов тюрем доставляло удовольствие, я имею в виду быть обслуженным рабынями, внутри тюрьмы могло бы их как-то оскорбить.

— Кроме того, Ты можешь время от времени быть использована для того, чтобы помучить и подразнить их, — добавила рабыня, — чтобы они могли, в страдании и расстройстве, глубже прочувствовать свою беспомощность.

— Я понимаю, — прошептала я.

— Время, которое им отведено в подземельях, — сказала она, — предназначено не для наслаждения.

— Понятно, — кивнула я.

— Это — своего рода пытка, — усмехнулась женщина.