Джон Норман - Свидетельница Гора

— Я несчастна, — вдруг всхлипнула Леди Констанция и, заметив мой озадаченный взгляд, пояснила: — Я столько времени провела в тесноте без движения.

— Зато теперь у вас большая клетка, — заметила я.

— Я чувствую себя очень грязной, — пожаловалась пленница, на что я могла только пожать плечами. — Ты только посмотри на меня!

Я окинула её оценивающим взглядом и принюхалась.

— Я грязная, — заявила девушка.

— Ну, да, — вынуждена была признать я.

Её одежда, возможно, та самая, в которой она была одета в момент похищения, вследствие долгой носки, сна в ней, контакта с дном и прутьями клеток, была изрядно испачкана. В цвете материи теперь преобладали оттенки от грязно-серого до грязно-коричневого, а местами и просто чёрного. Изначальные цвета поблёкли, ткань измялась, кое-где протёрлась и изорвалась. В общем, её облик в этих вещах иначе как жалким назвать было трудно.

Насколько же отличалась её теперешняя внешность, подумалось мне, от той свободной женщины, которая когда-то давно вошла в тот роковой магазин в Бесните.

— Должно быть от меня воняет, — предположила она.

— Я — рабыня, — напомнила я. — Для меня было бы неразумно обратить на это внимание.

— От меня точно воняет, — заключила Констанция.

— Да, так оно и есть, — признала я и, видя какой несчастной она стала, поспешила её успокоить: — Не бойтесь. — Это совсем не то же самое, как если бы Вы были рабыней. Вы — свободная женщина. Вам же нет нужды под страхом наказания, вычищать себя до блеска, постоянно помнить о своей внешности, содержать в чистоте тело и так далее. Вам нечего бояться. За пренебрежение чистотой, Вас, как свободную женщину, никто не накажет.

— Возможно, — чуть слышно прошептала девушка, себе под нос, — было бы, лучше быть таковой, чтобы за пренебрежение к чистоте могли наказать.

— Что? — переспросила я, полагая, что ослышалась.

— Ничего! — как-то испуганно мотнула головой она, отпрянув к решётке, при этом её руки взметнулись вверх, а кончики пальцев прижались к губам, словно она хотела упрекнуть их за то, что они позволили вырваться наружу этим милым неосторожным словам.

Я задержалась напротив неё ещё немного, решив, что, возможно, она хотела сказать мне что-то ещё, но, так и не дождавшись, Леди Констанция промолчала, отвернулась и сделала шаг к двери клетки.

— Дженис! — окликнула меня заключённая в следующее мгновение.

Я снова обернулась.

— Я ведь могу называть тебя «Дженис»?

— Почему нет? — пожала я плечами. — Ведь это — моё имя.

— Сегодня утром, — потупив глаза, нерешительно заговорила она, явно пребывая в замешательстве, — Э…, Ты лизала… и целовала… э… ноги мужчины.

— Да, — кивнула я.

— А вот мне никогда не приходилось этого делать, — сказала Леди Констанция.

— Но Вы же, свободная женщина, — напомнила я и, прочитав нетерпеливое ожидание и интерес в её глазах, добавила: — Для рабыни в этом действии нет ничего необычного.

— Это очень символично, — прошептала девушка.

— Да, в это вовлечено много символизма, — не могла не согласиться я. — И дело не только в том, что это способ, которым данная женщина ясно и недвусмысленно демонстрирует своё отношение к данному мужчине, давая понять, что она — его рабыня, а он — её господин. Смысл этого намного глубже и шире. К примеру, это ещё и путь, который наша женственность использует в качестве возможности выразить, особым способом и особому владельцу, своё широчайшее и глубочайшее почтение и покорность к основам его мужественности. Таким образом, значение этого акта простирается далеко за границы отношений данной конкретной пары. Скорее он имеет отношение к отношениям между мужчинами и женщинами вообще, к отношениям между мужественностью и женственностью, непосредственно к законам природы.

От меня не укрылась прокатившаяся по её телу дрожь, хотя я и не могла понять причин её возбуждения.

— Дженис! — воскликнула Леди Констанция, и не дождавшись моего ответа, шёпотом повторила: — Дженис.

— Что? — спросила я и вдруг поняла, что она сейчас скажет совсем не то, что она, возможно, собиралась сказать изначально, хотя, безусловно, это могло иметь некоторое отношение с предметом её интереса.

Внезапно мне показалось, что из коридора долетел звук шагов, и я воскликнула:

— Кажется, идёт охранник! Быстро прячьте лицо!

Но девушка, не шевелясь, стояла и смотрела на меня, словно не слышала или не понимала.

— Быстрее, — простонала я. — Быстрее!

Тут пленница вышла из ступора и торопливо зарылась лицом в вуаль, удерживая комок ткани обеими руками.

— Фух! — облегчённо вздохнула я. — Он свернул в другой коридор! Но боюсь, он может вернуться в любой момент. Я должна поскорее возвратить ключ хозяину подземелий.

Моя подопечная опустила руки, и вуаль повисла перед её телом.

— Вы не спешили прикрыть себя вуалью, — укорила я Леди Констанцию. — Он мог увидеть ваше лицо.

— Возможно, я должна была позволить ему увидеть его, — пробормотала она.

— Не будьте же столь бесстыдны! — воскликнула я.

— Но ведь Ты же не прячешь своего лица, — заметила моя подопечная.

— Но я и не имею права на это, — напомнила я. — Я — ничто, всего лишь рабыня.

— Постой, не уходи! — остановила она меня в тот момент, когда я уже поворачивалась к выходу.

— Оставайтесь на коленях, — напомнила я, заметив её намерение подняться на ноги.

Леди Констанция послушно, оставшись в прежней позе, снова позвала меня:

— Дженис!

— Ну что?

— Я тоже хотела бы тренироваться! — вдруг заявила она.

— Трудно тренироваться в одеждах сокрытия, — заметила я.

— Возможно, что-то можно придумать, — предположила девушка.

— Возможно, — пожала я плечами.

— Ты говорила, что часто моешься, — вспомнила она. — А где?

— Здесь есть цистерна, — ответила я.

— А мне могут разрешить там помыться? — поинтересовалась Констанция.

— Но ведь там моются рабыни, — объяснила я. — Животные.

— Я не возражаю! — поспешила заверить меня узница.

— Возможно, я могла бы отвести вас туда, когда там никого нет, — предположила я. — Но вначале я должна буду спросить разрешения у хозяина подземелий.

— Пожалуйста, пожалуйста, сделайте это для меня! — обрадовалась леди.

— Хорошо, — пообещала я.

— Дженис!

— Да?

— Я хочу с тобой подружиться!

— Но между нами не может быть никакой дружбы, — удивлённо заметила я. — Вы свободны, а я — рабыня.

— Я не столь уж отличаюсь от Вас! — воскликнула пленница.

— О-о, я страшно далека от свободы! — грустно засмеялась я.

— Это не совсем то, что я имела в виду, — прошептала она, заставив меня всерьёз задуматься над её словами.

Однако, как бы я не поворачивала сказанного моей подопечной, понять я её не могла. Порой бывает трудно понять этих свободных женщин.