Джон Норман - Свидетельница Гора

— А подумаю! — засмеялся воин.

Один из гвардейцев, стоявший в оцеплении, взял нахалку за волосы, довольно аккуратно поднял на ноги, и не проявляя особой агрессии впихнул обратно в толпу. Рабские колокольчики отозвались весёлым перезвоном.

— Нет! — выкрикнула другая девушка, стоявшая на коленях сбоку от меня и одетая в короткий фиолетовый шёлк, поднимая маленькие связанные запястья: — В Золотые Кандалы! В Золотые Кандалы!

От рабыни заметно пахло духами. Непроизвольно я коснулась своего ошейника. Это был государственный ошейник, и работать мне приходится в подземельях. Эти же оказались совсем другими рабынями, вида очень отличающегося от моего. Впрочем, при всех внешних различиях, мы все были рабынями, и, в конечном итоге, все принадлежали мужчинам.

— Посмотрим, — отозвался тарнсмэн.

Несомненно, в этом городе, как и в любом другом, имелось множество заведений, просто горящих от желания помочь мужчинам, таким как эти, поскорее потратить часть их богатой добычи.

Трофеи к этому моменту по большей части уже были рассортированы и пересчитаны. Часть их уже даже уносили к складам.

Я заметила, как тарна, которого только что освободили от груза добычи, его всадник передал под опеку тарновода, который должен был увести птицу в стойло и обиходить.

Я заметила надутые бурдюки, горой возвышавшиеся около ближайшей из складских дверей. Интересно, для кого они?

Пленницы то и дело дёргались в сковывавших их цепях. Толпа начала редеть, часть собравшихся, теперь, когда большая доля сокровищ была продемонстрирована, начала расходиться.

А вот интересно, может ли случится так, что кто-либо из рейдеров пойдёт этим вечером в храм, чтобы сделать свой личное подношение, когда рядом не будет никого из посвящённых? Они могли бы стоять там и в одиночестве благодарить судьбу или Царствующих Жрецов, которых помогли им вернуться. Ведь человек имеет так мало влияния на собственную судьбу, если вообще может на неё хоть как-то повлиять. Тайны существуют. Но я подозреваю, что посвященные понимают в этом не больше, чем все остальные. В лучшем случае, они делают вид, что разбираются в этом вопросе. Что поделать, но именно так они зарабатывают себе на жизнь, самой оскорбительным и гнусным враньём, из тех, которые только возможны.

Однако все остальные, и я подозреваю, что таких будет большинство, может, потому что они проще смотрят на мир, или отличаются большей беззаботностью, или просто большим здоровьем, поведут себя иначе. Они с удовольствием пройдутся по тавернам, запалят факелы и побродят по ночным улицам, нарушая тишину своими громкими криками, давая выход своему рвущемуся наружу веселью. Они вернулись, чтобы смеяться, петь, выпивать, тискать в своих руках ту или иную рабыню. Они не были ни солдатами армии Царствующих Жрецов, ни их противниками. Скорее они были теми, кто хотел идти своим собственным путем. Они уважают тайну, но не будут проявлять к ней особого интереса. Для них будет достаточно, пролить несколько капель из первой чарки, воздав должное Царствующим Жрецам, или, возможно в честь того, что они именуют Царствующими Жрецами, ибо у того, что вовлечено в это понятие, может быть много имен, и оно вполне могло бы господствовать и над людьми, и над судьбой, и над тайнами, и даже над Царствующими Жрецами. В мире найдётся не так много людей, умеющих брать ответственность на себя, полагаясь только на свою силу воли, верность сердца, умения и готовность их стали.

Это то, что они могут обещать и дать. Что касается остальных, то пусть их судьбы идут так, как они идут.

Но всё же, я надеюсь, среди них будут и другие, те, кто спокойно возвратится в свой дом, чтобы быть встреченным там стоящей на коленях рабыней, и не надо будет ему, ни храмов, ни весёлых пирушек с друзьями в таверне, лишь бы засветить поскорее лампу любви, и ласкать и лелеять её в своей постели.

Вот ещё несколько тарнов, освобождённых от добычи, повели с площади, которую покидало всё больше людей. Гвардейцы расслабились, собираясь кучками, открывая большие прорехи в линии оцепления, через которые теперь свободно проходили люди, желавшие поприветствовать своих героев лично. Даже кое-кто из рейдеров, в обнимку со своими друзьями, уже начали покидать зону прилёта.

Краем глаза, я заметила, как один из тарнсмэнов уводил на поводке одетую в алый шёлк рабыню, гордо вышагивавшую за ним, звеня колокольчиками. Похоже, что сегодня не она его, а он её приведёт в таверну Фабия. Он принял меры, чтобы она случайно не ускользнула от него, когда он прибудет на место. Девушка в фиолетовом шелке тоже не скучала, зажатая сразу между двумя другими рейдерами. Её тонкие запястья были связаны спереди, а к ошейнику как раз пристёгивали сразу два поводка. Иногда самую соблазнительную рабыню посылают довольно далеко, чтобы та зазывала гостей в таверну её господина, а затем, вернувшись с клиентом, она стремительно исчезает, чтобы привести ещё кого-нибудь. Однако эта парочка, взяв её на свои поводки, похоже, не допустит этого. Подцепив на крючок этих двоих, ей придётся самой обслужить их, и я подозревала, что ей придётся очень постараться, чтобы они ушли довольными. Вообще-то, хозяину таверны может не понравиться то, что его самая лучшая рабыня-зазывала, будет тратить время, причём, возможно, всю ночь, на обслуживание клиентов, но я не думаю, что он будет возражать. Такие мужчины, как эти, если взяли девушку на поводок, то редко позволят безнаказанно вырвать её из своих рук. Я видела, какими глазами провожали некоторые из пленниц этих двух уводимых не поводках девушек. Интересно, понимали ли они, что такая судьба вскоре могла ожидать их самих.

Два чиновника принялись ходить вдоль колонн, тщательно осматривая стоящих на коленях пленниц. В руке у каждого имелся жировой карандаш. Их сопровождал писец с писчей доской, на который он то и дело что-то записывал, по-видимому, те замечания, что давали ему чиновники по мере того, как они двигались вдоль колонн. Тут можно упомянуть, что кое-какая информация, имеющая отношение к пленницам и рабыням, иногда отмечается прямо на их телах. Чаще всего для этого используется верхняя половина левой груди. Размещать информацию в таком месте удобно, она хорошо заметна и легко считывается. Почему именно левая грудь? Подозреваю, что потому что большинство мужчин — правши. Подобное же соображение может пояснить причину того, что клеймо выжигают главным образом на левом бедре. Просто на клеймо, поставленное в таком месте, удобнее ложится рука рабовладельца-правши.

Троица грузчиков взвалила на плечи бурдюки, те самые, что я заметила около одной из складских дверей. Оказалось, что они предназначены для пленниц. Похоже, их решили напоить, прежде чем отправить в загоны.