Джон Норман - Свидетельница Гора

Лейтенант уже стоял с обнажённым оружием.

— Пожалуйста, отойди в сторону, — попросил лидер незнакомцев.

— Воздержись! — присоединился к нему офицер Трева.

— Нет! — отрезал хозяин подземелий.

Фина, стоявшая на коленях среди нас, издала стон отчаяния. Но хозяин подземелий даже не взглянул в её сторону. Его глаза словно приклеились к капитану чужаков, который недолго думая скомандовал:

— Стрелки.

Две его одетых в чёрные туники бойцов, тут же наложили болты на направляющие своих самострелов, и вышли вперёд, готовые стрелять по первому же сигналу.

— Нет! — в отчаянии закричала Фина.

— Не вздумайте поднять арбалеты, — грозно предупредил офицер Трева.

— Он тоже вооружен! — заметил лейтенант.

В руке офицера сверкнул клинок, который, судя по всему, тот прятал где-то под одеждой, возможно в левом рукаве.

— Первый из вас кто поднимет лук — труп, — сообщил им капитан Трева.

— Зачем Вы вмешиваетесь? — спросил лидер незнакомцев.

— Нам не потребуется больше мгновения, чтобы положить их обоих, — заверил своего командира лейтенант.

— Вы — капитан, — напомнил предводитель чёрных туник офицеру Трева. — Вы занимаете высокую должность в этом городе. К чему вам заступаться за этого монстра?

— Мы с ним делим один Домашний Камень, — объяснил офицер.

— Время для сева уже наступило? — задал свой традиционный вопрос закованный в цепи узник.

— Да! — внезапно крикнул через плечо хозяин подземелий. — Теперь самое время для сева!

— Вы были добры ко мне, — прогудел крестьянин. — Но теперь мне надо уходить. Пришло время сева.

— Ты не сможешь уйти, — бросил надзиратель гиганту за своей спиной, но при этом, не сводя глаз с лидера незнакомцев.

— Я должен, — просто сказал крестьянин.

— Они не позволят тебе! — объяснил Тарск. — Эти люди не выпустят тебя!

— Мне жаль, — шумно вздохнул узник. — Но я должен идти.

— Ты не сможешь! — крикнул ему хозяин подземелий. — Они не позволят!

— Не позволят мне? — проговорил крестьянин с тупым непониманием.

— Да, они не позволят тебе! — подтвердил надзиратель.

— Смотрите, — раздался удивлённо насмешливый голос лейтенанта. — Он встаёт.

Из-под шлемов некоторых мужчин послышался смех.

Крестьянин, действительно, поднялся на ноги, и теперь с полным непониманием в глазах рассматривал цепи, переводя взгляд то на одну, то на другую, то на запястья, то на лодыжки. Потом он потянул их немного, словно пытаясь постичь, что же за ограничение они на него наложили.

— Давай, — насмешливо крикнул ему лейтенант, — попробуй освободиться!

Крестьянин потянул цепь, державшую его левую руку. Звенья лязгнули, цепь вытянулась в линию, подняв кольцо вмурованное в стену. Точно так же и с тем же результатом он попробовал двинуть правой рукой.

По рядам присутствовавших мужчин прокатилась волна смеха.

— Они дразнят тебя! — пояснил Тарск, не оглядываясь назад. — Это они над тобой смеются! Они не позволят тебе засеять поле!

— Они мне не друзья? — прогудел крестьянин.

— Нет! — подтвердил хозяин подземелий. — Они тебе не друзья! Они не пустят тебя сеять.

— Но я должен начинать сев, — сказал прикованный к стене гигант.

— Они тебе не позволят! — закричал надзиратель.

Неожиданно с гигантским телом крестьянина произошло что-то странное, пугающее, жуткое. По нему словно пробежала волна, полностью преобразовывая его.

— Ну же, давай, попробуй освободиться! — поддразнил узника другой мужчина в чёрном.

— Вы только посмотрите, он сердится, — усмехнулся третий.

Внезапно вены во лбу гиганта набухли, словно раздувшись от крови. Они вдруг стали похожи на веревки, спрятанные под кожей. В пустых до сего момента глазах великана загорелась какая-то пугающая жестокость. В них не было ничего человеческого, теперь это были горящие глаза взбесившегося животного.

Смешки в камере резко прекратились. Мужчины в каком-то поражённом оцепенении смотрели, как узник снова и снова рвётся из своих цепей. Вскоре его запястья окрасились кровью.

А потом мужчина издал низкий, внушающий ужас звук, который вряд ли могло бы издать даже животное. Это больше походило на звук природной стихии, рокот камнепада или грохот вулкана.

Из-под шлема одного из мужчин донёсся какой-то сдавленный неуверенный смешок. Забытые всеми, связанные рабыни, стоявшие на коленях на застеленном соломой полу, в том числе и я сама, испуганно съёжились и прижались к стене, стараясь стать как можно незаметнее. Казалось, что мы вдруг очутились рядом в рождающимся природным катаклизмом.

А он всё рвался из своих цепей, напрягая жилы, издавая ужасающие звуки, которые просто не могли быть изданы человеческим горлом.

— Ой, — икнул один из чужаков, поражённо глядя на преобразившегося узника, сила и мощь которого внезапно, необъяснимо и пугающе выросли многократно.

Несомненно, в этом была доля субъективного восприятия и оптической иллюзии, чему способствовали низкий потолок камеры, и то, что крестьянин теперь стоял, выпрямившись во весь свой богатырский рост, а не сидел как прежде.

Он, то наклонялся то на один, то на другой бок, таща правую или левую цепи по очереди, то снова распрямлялся, пытаясь порвать обе цепи разом. Его напряжённые мускулы бугрились, грозя прорвать кожу. И так его рывки повторялись раз за разом.

— Он же оторвёт руки от тела, — ошеломлённо пробормотал кто-то.

Честно говоря, лично я не думала, что крестьянин, этот яростный гигант, больше похожий на взбесившегося бегемота, чем на человека, в том помутнённом состоянии рассудка, в том диком возбуждении, в котором он находился, когда вся его сущность была подчинена единственной цели, когда вся его свирепость, мощь, власть сконцентрировалась против железа и камня, был хоть как-то обеспокоен болью. Признаться, я сомневалась, что он вообще был способен её чувствовать.

Снова и снова цепи то лязгали, провисая, то выстреливали, натягиваясь словно струны. Казалось, что даже огромное местное тягловое животное, тарларион, не смог бы натянуть эти узы сильнее, чем тянул их простой крестьянин.

Кое-кто из мужчин снова начал было посмеиваться, но уже в следующий момент смешки стихли. Все услышали скрип и увидели, как слева от него, пластина, к которой было прикреплено кольцо, медленно выдвинулась на целый дюйм наружу.

— Ого, — ошарашено выдохнул кто-то.

Остальные стояли молча.

Не знаю, заметили ли это другие, но со своего места, я увидела, как в цепи справа от него, звенья, натянутой до звона цепи, попавшие в свет масляной лампы, немного разогнулись. Думаю, что теперь эти звенья можно было бы легко разъединить, но крестьянин не обращал на это никакого внимания, продолжая напрягать все силы в попытках порвать цепи, звенья которых разгибались всё больше и больше.