Джон Норман - Свидетельница Гора

— Кроме того, — продолжил капитан отряда убийц, — рабыни могут послужить щитом, если мы подвергнемся нападению того, на кого мы охотимся или других животных.

— Выпустите меня на поверхность! — истерично закричал Гито, выскакивая из своего угла и торопливо бросаться на колени перед предводителем незнакомцев. — Выпустите меня отсюда!

— Ты можешь уйти отсюда в любой момент, — пожал плечам офицер.

— Один? — затрясся от страха Гито.

— У меня нет намерения, отвлекать моих людей от дела, чтобы вывести тебя на поверхность, — отмахнулся мужчина.

— Но Вы же не собираетесь оставаться здесь ещё на одну ночь?

— Конечно, нет, — заверил его капитан ассассинов.

— Значит уже утром Вы покинете это место? — уточнил Гито.

— Да, — кивнул предводитель чёрных туник, — нам нужно закончить нашу охоту.

— А что же будет со мной?

— Ты можешь остаться здесь.

— Конечно, я буду сопровождать вас, — заявил Гито, и успокоенный вернулся на своё прежнее место в углу и, сев там, уставился на дверь.

Предполагалось, что в штаб, по сигналу свистка должны были вернуться десять человек, но в комнату вошли только девять.

— Где Эммертих? — потребовал ответа лейтенант.

— А разве он не с нами? — удивился командир отделения, оглядываясь назад.

— Он шёл замыкающим, — сообщил один из вошедших.

— Быть может, он не туда повернул, — предположил хозяин подземелий. — Проходы здесь довольно путаные.

— Он должен был уже прийти, — с тревогой в голосе сказал другой из вернувшихся.

— Он мог заблудиться, — предположил третий.

— Он шёл всего в нескольких шагах позади меня, — сказал четвёртый. — Как он может быть не здесь?

— Но его нет, — указал на очевидный факт первый.

— Давайте ужинать, — бросил лидер чужаков. — Потом всем отдыхать. Утром у нас будет много дел.

— Я выставлю часовых, — сказал лейтенант.

— Два человека, — бросил командир ассассинов.

— Да, Капитан, — кивнул лейтенант.

— Освободи трёх рабынь, — велел предводитель людей в чёрных туниках надзирателю. — Пусть служат.

— Конечно, — сказал тот.

— И пусть это будет она, — капитан ткнул пальцем в Фину. — Кажется, это твоя фаворитка. И эта.

Мужчина пнул Тиру, светловолосую девушку, испуганно сжавшуюся и заскулившую. Потом он окинул взглядом нас всех, замерших у стены, опустив головы. Ни одна из нас не осмеливалась встречаться с ним взглядом.

— И вот эта, — объявил офицер убийц, и я вскрикнула от боли получив чувствительный пинок в бок.

Я открыла глаза, сама не понимая что меня могло разбудить. Возможно, это был некий тихий звук, толком мною не замеченный и не понятый. Я лежала у стены, снова прикованная к ней цепью за левую лодыжку. Руки, которые мне развязали, чтобы я могла бы служить мужчинам за ужином, снова были связаны за спиной.

И каким бы это не показалось бы странным, но, ни один из тех, кому я со всем возможным почтением служила, ни один из этих угрюмых, одетых в чёрные туники мужчин, так и не прикоснулся ко мне. Я даже представить себе не могла, что обнажённая девушка в ошейнике и на коленях будет служить мужчинам, и ни одна рука не погладит её талию, не схватит за волосы, хотя бы за тем, чтобы подтащить её шею к своему лицу, чтобы ощутить запах той, кто должна служить им любым способом, какого бы они только не могли пожелать, поскольку она — рабыня. Боюсь, что в этот раз я служила крайне неуклюже. Но они пугали меня. Один раз я чуть не уронила блюдо, но, ни один из них даже не обратил на это внимания. Я чувствовала себя такой несчастной и одинокой в своём страхе. Но какое же это было для меня облегчение, когда позже, меня и двух других рабынь, вернули к нашим цепям и путам.

Иногда сидя на цепи, даже со связанными или закованными за спиной руками, чувствуешь себя защищённой. Просто тебе нечего бояться. Мужчины поставили тебя на то место, на котором они хотят, чтобы Ты находилась. Что можно сделать в такой ситуации, кроме как постараться, чтобы они были довольны? Конечно, я чувствовала себя в куда большей безопасности прикованной к стене цепь, связанной, не замечаемой, выброшенной из головы, чем когда мне приходилось обслуживать их, дрожа от страха, что я могу допустить оплошность среди этих угрюмых, внушающих ужас гостей. Должна ли я была радоваться тому, что стала одной из трёх, выбранных для этой задачи? Несомненно, с одной стороны, это говорило в пользу моей привлекательности. Но, с другой стороны, это пугало до дрожи в коленях. Эти люди не были, и я не могла не видеть этого, нормальными гореанскими мужчинами. Я боялась их! Боялась намного сильнее, чем любого другого нормального мужчину Гора. Я не понимала, как мне вести себя с ними. Нормальный гореанин, например, с удовольствием примет почтение рабыни и её скромный поцелуй его ног, но я боялась, что с этих мужчин сталось бы наказать девушку даже за то, что она приблизилась к ним слишком близко. Я не знала, как следует вести себя с ними. Они казались мне совершенно непредсказуемыми. В своем ошейнике я чувствовала себя смущённой и напуганной. Я понятия не имела, что они могли бы сделать с рабыней.

Пожалуй, тут стоит сделать небольшую паузу в повествовании. Думаю, что в данный момент у меня есть на то важные причины. Пожалуйста, не судите меня за это строго.

В этой книге, которую, как мне кажется, нельзя назвать обычной книгой, поскольку здесь нарушены многие из неписаных правил и норм, которые, во всей их доктринёрской полноте, зачастую настолько сужают современную теорию новеллы, что в результате многое остаётся за полями. Я же попыталась рассказать правду, или, точнее, правды, которые многим могут показаться неизвестными и даже странными.

Правда, вообще странная вещь. В поиске правды всегда есть опасность того, что её можно найти. Но оттого, что правда кому-то не нравится, это не делаёт её ложью.

Но сколь немногие из людей понимают это!

У правды много лиц, так же как цветов или животных. Некоторые аспекты правды — тверды, холодны и остры настолько, что если касаешься их, то можно порезаться и истечь кровью. Есть правда похожая на тёмный камень, которая не делает ничего другого, кроме как существует, оставаясь незамеченной. Другая — зелена от жара жизни, и подобна влажному шелесту травы под утренним солнцем. Есть правда, подобная хмурому взгляду, в то время как другая похожа на улыбку. Одна дружелюбна, другая враждебна. Однако во всех случаях их природа такова какова она есть, а не то, что о них могут сказать. Политика не является арбитром правды. Она может быть арбитром комфорта, безопасности, следования нормам, успешности наконец, но она — не арбитр правды. Арбитр правды — мир и природа, только им принадлежит последнее слово в этих вопросах.