Джон Норман - Свидетельница Гора

Незнакомец чуть заметно пошевелился, заставив меня жалобно заскулить. Я уже ощущала в себе шёпот приближающейся капитуляции, тихий такой шёпот, но становящийся с каждым мгновением всё настойчивее и громче.

Уже я перешагнула через границу спазмов беспомощности. Той беспомощности, которая предшествует глубокому экстазу, которая предваряет его близость, которая предупреждает о его опасности. Эта беспомощность иногда кажется удерживающей тебя на твоём месте, как цепи держат у стены прикованного пленника, давая понять, что нет никакой надежды на спасение. А иногда, мне кажется, что эта беспомощность ставит меня, связанную по рукам и ногам, на лезвие бритвы, оставляя балансировать на нём, отдавая во власть столь немного, как тихий шёпот чьего-то дыхания.

Я до боли в скулах сдавила зубами шёлк. Мужчина ещё чуть-чуть двинулся вперёд, выжимая из меня стон, благодарный и нетерпеливый. Я не сводила с него умоляющих глаз. Но я видела, что мои желания в расчёт приниматься не будут.

Я вжималась в него что было сил. Как я могла приблизиться к экстазу и капитуляции? Я жаждала этого! Мои глаза молили об этом.

Вдруг мне показалось, что из дома послышались голоса. Я горестно застонала. Какой пытке он решил подвергнуть меня? Я была совершенно беспомощна, я была полностью в его власти.

Конечно, ведь я была ничем, всего лишь девушкой в саду.

Я уже давно, в цепях и верёвках, изучила, что такие как он могут сделать со мной, как они могут приводить меня снова и снова, мягко и в тоже время безжалостно, просто ради собственного развлечения, в такое состояние, к такому тонкому и точному месту, к самому порогу облегчения, к самому краю экстаза, где я могла только исходить криком и умолять, а затем просто оставить меня, с усмешкой наблюдая, как я отчаянно пытаюсь удержаться там, но вместо этого, протестуя, страдая и плача, сползаю обратно, чтобы через некоторое время, если это покажется им интересным, иногда всего лишь несколькими искусными прикосновениями, заставить меня снова начать тот же самый подъем. Зная о той власти, что держат над нами мужчины, возможно, становится яснее, почему женщины, такие как я, так отчаянно стремятся угождать им. Не все пыточные инструменты сделаны из железа, и не все орудия наказания из кожи. Возможно, в этом просматривается некая аналогия, между подобной пыткой и мучением, что часто причиняют мужчинам моего прежнего мира, преследуя свои собственные интересы, тамошние женщины. Но такие материи нас, оказавшихся здесь, больше не должны заботить. Для нас они остались в прошлом. Пусть они волнуют женщин и мужчин того мира. Здесь, как нетрудно догадаться, такие методы лежат вне компетенции таких женщин как я. Прерогатива такой пытки, если она должна быть применена, лежит не в наших руках, а в руках мужчин. Мы оказались побеждённой стороной. Иначе я не оказалась бы здесь.

Я снова, теперь уже отчётливо услышала звуки голосов, донёсшиеся из дома. Время отдыха заканчивается! Я дико, отчаянно посмотрела на того, пленницей чьих рук, я была. Мужчина тоже в упор смотрел на меня. В его власти я была столь же беспомощна, как если бы была прикована к стене цепью, или как если бы балансировала на лезвии бритвы связанная по рукам и ногам.

И тогда он двинулся. А затем, вдруг, внезапно, наступила другая беспомощность, та, которая, казалось, на мгновение попыталась предупредить, но затем в ужасе бежала перед тем, чего невозможно было остановить. А потом ей оставалось только стоять в стороне и трястись от страха.

Я вцепилась в мужчину! Это было наслаждение доступное и понятное только тем, кто был одного со мною вида! Снова и снова я плакала и рыдала.

Всё, больше не заботили меня опасности, мне было всё равно, кричала ли я, кричал ли он, были ли на стене охранники, мог ли кто-то войти в сад! В эти мгновения ничто для меня не имело значения, ничто не было реально, только ощущения и эмоции, захлестнувшие меня в это момент!

И только в эти мгновения я осознала его энергию, словно разлитую во мне, наполнявшую меня, бурлящую во мне.

Я тяжело дышала, дрожала всем телом, сжимала его в объятиях.

Открыв глаза, я столкнулась с его изучающим взглядом. Моя капитуляция, насколько я поняла, была признана удовлетворительной. Как я не хотела, чтобы он отпустил меня! И одновременно по всему телу начал расползаться страх. Мы были в саду! Я попыталась немного отстраниться от него. Неужели он не понимал, какая опасность нам грозит?

Незнакомец вытянул промокший комок шёлка из моего рта, отвёл руку в сторону и разжал пальцы. Мой импровизированный кляп упал на траву около моего плеча. Я была столь же беспомощна, как если была связана.

Мужчина, меж тем, снова обхватил меня обеими руками и посмотрел на меня. И опять я не смогла понять выражения, появившегося на его лице.

— Скажи, в том доме, в котором Ты проходила первичное обучение, — спросил он, — мужчины говорили так же, как это делаю я?

Я не могла даже пошевелиться. Я была совершенно беспомощна в его руках. Мне хотелось вырваться и сбежать от него, и одновременно я жаждала остаться здесь, в его объятиях. Он владел мной, держал меня, и теперь допрашивал меня. Каковы могли быть его намерения относительно меня? Но насколько же глубоко в его власти я оказалась! Очевидно, что его интерес ко мне далеко выходил далеко за рамки мимолётной интрижки, приключения в саду. Это пугало меня. Он использовал меня для своего удовольствия, почти походя, просто потому, что я попалась ему на глаза, словно это был вопрос удобств. Но я была уверена, что его главный интерес ко мне лежал в иной плоскости от удовольствия и развлечения, нахально полученного им, со случайно встреченным, восхитительно фигуристым, испуганным, беспомощно отзывчивым «цветком» этого сада. Я была использована им для его удовольствия, почти походя, как нечто само собой разумеющееся. Теперь, когда он сделал это со мной, он вернулся к своим вопросам. Это хорошо мне напомнило о моей собственной незначительность и бессмысленности. Насколько же мы беспомощны!

— Они говорили на языке, — озадаченно ответила я.

Здесь, когда человек говорит о «языке», всем ясно какой язык именно подразумевается. Конечно, те люди, что обучали и дрессировали меня, говорили «на языке». Ведь они не были варварами. Здесь именно я была варваркой.

— Нет, — усмехнулся незнакомец. — Я имею в виду их акцент.

— Они говорили на языке немного по-другому, — сообщила я.

— Ты знаешь, какой у них был акцент? — осведомился он.

— Нет, — растерялась я.

Разумеется, я слышал такой акцент, то тут, то там, уже после того, как меня забрали из загонов, причём иногда, хотя и редко, я слышала его даже из-за стены, но откуда мне было знать, что это за акцент, и кому именно он мог бы принадлежать. На самом деле, с тех пор, как я оказалась в этом мире, мне уже довелось услышать множество самых разнообразных акцентов.