Джон Норман - Свидетельница Гора

Мои страхи, снова вернулись и захлестнули меня с новой силой. В чём мог быть его интерес! В чём причина его вопросов?

— Поверни голову из стороны в сторону, — приказал мужчина, а когда я сделала требуемое, прокомментировал: — Симпатичные серёжки.

Это были совсем крохотные золотые колечки, хорошо сочетавшиеся браслетами на руках и ноге.

— Они очень приятно контрастируют с твоими тёмными волосами, — добавил незнакомец.

Я с мольбой во взгляде смотрела на него. Я не понимала его. Конечно, он знал, что я была девушкой с проколотыми ушами, со всеми вытекающими, в этом мире, из этого последствиями. Он же видел это ещё до того, как приказал мне раздеться.

А теперь он должен отпустить меня! Нет, он должен подержать меня ещё хотя бы мгновение!

Нет, нет, он должен выпустить меня! Мы же в саду! Как он не может понять всей опасности?

— А в каком месте нашего мира прокололи твои ушки? — поинтересовался мужчина. — Это сделали сразу в загонах?

— Нет, — прошептала я.

Именно в тех загонах, в которых я проходила начальное обучение, я узнала о дополнительной смысловой нагрузке и символизме этого, казалось бы, ничего не значащего изменения облика, точно так же, как и прокалывании носовой перегородки, позволявшей подвесить серёжку и туда.

— Так где тебе их прокололи? — не отставал от меня он.

— Не здесь! — всхлипнула я, в отчаянии отворачивая лицо, не в силах выдержать его пристального взгляда. — Я не знаю, чего Вы от меня хотите. Я не особенная. Я ничем не отличаюсь от тысяч других.

Мужчина немного отстранился и, окинув меня взглядом, заметил:

— Не стоит себя недооценивать. Ты ушла бы за весьма хорошие деньги.

Я в муке посмотрела на него.

— Но, по существу, — продолжил он, — то, что Ты сказала, верно. Ты в своей основе, в том, кто Ты есть, Ты ничем не отличаешься от тысяч других.

— Пожалуйста, позвольте мне уйти! — взмолилась я.

— Но именно это от тебя и ожидается, — добавил незнакомец.

— Пожалуйста, — простонала я.

— Аргх! — внезапно, прорычал он.

Но я не собиралась возбуждать его! И одновременно, со своей стороны, почувствовав его бушующую внутри меня энергию, я снова услышала тот приближающийся шёпот, бросающий меня в его власть.

И мне уже ничего не оставалось, кроме как снова вцепиться в него, рыдая от собственной беспомощности. Неужели он не понимал опасности?

Но внезапно мужчина замер и, зло посмотрев на меня, спросил:

— Ты — Дженис?

— Я — Гэйл! — ответила я. — Гэйл!

— А тебя когда-нибудь называли Дженис? — осведомился незнакомец.

— Нет! — отчаянно замотала я головой.

— Ты не лжёшь? — уточнил он.

— Нет! — воскликнула я.

— Ты знаешь, какое наказание за ложь может ожидать такую как Ты? — поинтересовался он.

— Да! — простонала я.

— Так значит, Ты не лжёшь?

— Нет! — поспешила заверить его я.

— А знаешь ли Ты девку, одного с тобой вида, которую зовут «Дженис»?

— Нет! — всхлипнула я.

Я отвечала именно так, как от меня потребовали отвечать на такие вопросы, если они были бы заданы.

— Ты когда-нибудь была в городе, называемом Трев? — спросил мужчина.

— Нет! Нет! — ответила я.

Меня предупреждали о возможности таких вопросов, и проинструктировали относительно того, как следует отвечать на них. Правда, до сего момента, ни мне, ни, как мне думается, тем, кто инструктировал меня, не казалось вероятным, что я когда-нибудь окажусь в ситуации, в которой мне пришлось бы отвечать на такие вопросы. Как вышло, что такие вопросы начали представлять интерес для кого бы то ни было? Почему такая информация оказалась кем-то расценена как важная или конфиденциальная? Лично для меня эта информация не имела никакого смысла. Я ничего не понимала в ней. Как знать, может те, кто инструктировали меня, были безумцами. Я ничего не знала об интересности или важности этого. Я сама не была важна. Я не была особенной. Я ничем не отличалась от тысяч других, за исключением, возможно, того, что в определенных ситуациях, могла бы стоить дороже некоторых других.

Я растерянно смотрела на него. Пусть он перестанет интересоваться такими вопросами! Я была только тем, чем я была, и ничем больше. Почему не может быть достаточным того, сколько я могла бы стоить? Я его, в его руках, в саду. Меня беспокоили, пугали его вопросы. А ещё я была потрясена своими ощущениями и собой непосредственно. Я снова оказалась возбуждённой им, намеренно и с совершенством, и использованной для его удовольствия. Моё состояние, мой статус были безошибочны. Мне напомнили, ясно и недвусмысленно, о том, чем я была. Я робко и с благодарностью потянулась своими губами к его, надеясь, что мне будет разрешено прикоснуться к ним. Как тверды они оказались! И как мягки были мои!

Затем, нетерпеливо, беспомощно, благодарностью, поскольку время истекло, я бросила голову вверх, и принялась покрывать поцелуями всё до чего могла дотянуться, губы, лицо, плечи, грудь.

Я уже слышала голос. Голос той из нас, кто была назначена старшей среди нас. Он звучал совсем рядом, почти в паре шагов. Я всхлипнула, попытался отпрянуть, но была удержана на месте, прижатая к этой могучей груди.

А потом раздался пронзительный, полный гнева крик. Повернув голову вправо, я с ужасом увидела её, ту, что была старшей среди нас! Но мужчина не отпихнул меня от себя и не подскочил в панике. Наоборот, к моему ужасу и страданию, он продолжал удерживать меня беспомощную, совершенно неспособную двигаться, голую в своих руках.

Однако спустя некоторое время он всё же освободил меня и спокойно и неторопливо поднялся на ноги. Оказавшись на свободе, я метнулась к своему шёлку, схватила и замерла стоя на коленях, испуганно вздрагивая и прижимая мокрую тряпицу к себе.

Незнакомец повернулся, и с выражением явного раздражения на лице, уставился на тех, кто наткнулся на нас. Их было трое, старшая с длинным, гибким, покрытым кожей стрекалом, и две её помощницы, довольно крупные женщины.

Мужчина в одной руке небрежно держал свою тунику и пояс, со свисавшим с него кошельком.

Натолкнувшиеся на нас женщины, как и я, были одеты в шёлк, но только довольно отличающийся от моего, выглядевший куда более богато и роскошно, что в принципе было ожидаемо, учитывая их намного более высокий статус в этом саду, по сравнению со мной. Мой шёлк, тот, что я теперь отчаянно прижимала к себе, весь покрытый мокрыми пятнами и следами моих зубов, после пребывания в моём рту, где служил кляпом, давя мои крики, был не больше, чем короткой прозрачной туникой. Правда, была и одна общая черта, так же, как и моя туника, их наряды, хотя и не были столь прозрачными, но, каждый по-своему превосходно выставляли напоказ прелести их носительниц. Собственно, для этого такая одежда и предназначена. Та, что была главной, носила нечто вроде рубашки без рукавов пошитой из алой шёлковой ткани, ничуть не скрывавшей её достоинств. Крепилось это великолепие, как и у меня, тонким шнурком, завязанным на плече. Достаточно было лёгкого рывка за свободный конец узла, и рубашка просто соскользнёт с тела. Обе её помощницы красовались в коротких алых блузках на бретельках, спереди застёгнутых на легкодоступные крючки. Помимо рубашки у старшей над нами, несомненно, благодаря своему положению, имелся ещё один довольно скромный предмет одежды. Вокруг её талии, прикрывая живот и бёдра, был повязан довольно длинный шёлковый прямоугольный лоскут ткани, закреплённый золотым зажимом на левом боку. Это была так называемая Харфаксианская юбка, которая полностью скрывала правую ногу, зато практически не скрывала левую, которая при ходьбе постоянно мелькала в запахе. Фактически весь её левый бок был обнажён вплоть до нижней кромки рубашки. Её двум помощницам такой снисходительности не оказали и вместо юбок они имели только по паре шёлковых прямоугольников, совсем узких и заканчивавшихся высоко на бёдрах. Это был более распространённый среди таких как мы наряд. В их случае, эти лоскуты были закреплены спереди сзади на шнуре, опоясывавшем талию, и завязанном на узел на левом боку. Само собой, узлы были такие, что их можно было легко развязать, просто потянув за кончик. Большинство мужчин здесь, как в моём старом мире, правши, а потому и узлы на женской одежде располагаются слева. Однако такие прямоугольники далеко не всегда пришиты к шнуру или поясу. Куда чаще можно встретить более простую конструкцию, когда они просто подоткнуты под шнур, поясок или верёвку. В этом случае удалить их ещё проще. Все подошедшие, как и я сама были богато украшены. На всех имелись браслеты, как на запястьях, так и на ногах и на плечах. Но было и отличие, мне не позволили носить, ни ожерелья, ни даже маленьких кулонов, что были на них. Причём некоторые из их бус и кулонов свисали до обнажённых животов. Как и я, они все были проколотоухими девками. Только я носила в ушах крохотные золотые колечки, это было всё, что мне разрешили, а серьги нашей старшей представляли тщательно продуманные украшения, состоящие из свисавших вдоль щёк крошечных золотых дисков. У двух её помощниц в их ушах красовались простые золотые кольца, только в отличие от моих, очень большие. Кроме того, следует упомянуть, что все трое носили талмиты, ленточки на голове, указывавшие на их власть. У старшей это была узкая золотая лента в рубином, закреплённым в центре, а у двух её товарок — обычные алые шёлковые шнурки.