Джон Норман - Свидетельница Гора

Было и ещё одно, дополнительное «украшение», или символ, который имелся на нас на всех, и был совершенно одинаковым. Я имею в виду ошейники. Я забыла упомянуть, что носила ошейник? Возможно. Просто здесь такая вещь считается само собой разумеющейся. На таких женщин как мы общепринято надевать ошейники. Разве что мы все в этом саду носили золотые. Эти ошейники были заперты на замки. Само собой, сами мы их снять не могли. И можете мне поверить, мы были совершенно беспомощны в них. Конечно, они довольно удобны, и к ним быстро привыкаешь, настолько, что перестаёшь замечать. Порой, можно даже забыть, что он на тебе, вот только отношение к нам других быстро напоминает о его присутствии. К тому же, помимо ошейника, о том кто мы такие кричат наши клейма, которые с нас не снимет уже никто. Весьма полезные атрибуты, как с юридической, так и с коммерческой точки зрения. Ошейник, обычно, идентифицирует дом, или того или иного частного владельца который обладает абсолютными правами нас. И клеймо, и ошейник являются своеобразными способами идентификации, но ошейник, как нетрудно догадаться, несколько более индивидуален. Ошейники могут меняться, но клеймо — никогда. Оно навсегда.

— Что Ты здесь делаешь? — требовательно спросила та, которая была среди нас старшей, высокого длинноволосого незнакомца, чьё тело я перестала целовать всего за мгновение до того, как с ужасом услышала её шаги и попыталась отстраниться, чего мне позволено не было, так что пришлось встречать её как есть, голой и в его руках.

Кстати, эту женщину звали Айнур,

— Что? — заверещала она. — Что?

Я стояла на коленях, испуганно прижимая к себе мокрый лоскут шёлка. Какой жалкой и несерьёзной защита для моей скромности казался он при данных обстоятельствах!

— Что? — сорвалась на фальцет женщина.

Признаться, я была не на шутку напугана. Айнур славилась скверным характером, но даже я никогда не видела её в таком состоянии. Казалось, она была вне себя от гнева. Оставалось надеяться, что она не видела, как я целовала этого незнакомца. Этого не стоило бы делать вообще! Она, не должна была, этого видеть! Она должна считать, что меня просто взяли и использовали без моего согласия и полностью против моего желания. Ну, Вы меня понимаете. Я должна была сделать вид, что в целом весь процесс был для меня неприятным. Я должна была изображать, что не испытывала интереса или удовольствия. Наша страсть, теоретически, по крайней мере, в садах, должна сдерживаться и сохраняться исключительно для тех, кто обладает полными правами на нас. Честно говоря, я не знаю, кто фактически может поверить в такое. Наши потребности делают нас полной собственностью мужчин, настолько, что мы можем, сменив владельца и ошейник, уже через мгновение отдаваться ему со всей возможной страстью. Фактически наша страсть продаётся вместе с нами, и является частью покупаемого товара, немалой часть, следует добавить. Так что ничем кроме как абсурдом, такое требование не назовёшь. Уверена, девушки в тавернах и борделях просто не поверят своим ушам, сочтя это сказкой. Разве, даже в садах, нас не передают в распоряжение других, причём по указанию того, кто владеет всеми правами на нас? И разве не были бы мы строго наказаны, или даже убиты, если бы мы не угодили или недостаточно хорошо ответили на их прикосновения, что легко может быть определено по физическому состоянию наших тел? Разве не используют нас зачастую, по приказу тех, кто нами владеет, для того, чтобы наша красота, наше служение и выступления вносили свой вклад в обстановку банкетного зала, причём, часто на цепи между столами, в качестве одного из угощений банкета? Не ожидается ли, что мы будем с благодарностью извиваться на тех цепях, причём с подлинной страстью, что может быть проверено? Нет, требовать от нас не чувствовать, не быть теми, чем мы являемся — это уже слишком! С тем же успехом можно ругать беспомощную, пропитанную маслом солому за то, что она с благодарностью вспыхнула от поднесённого факела. Мы беспомощны во власти любого мужчины, мы таковы, каковы есть, и ничего с этим поделать не можем. Не стоит обвинять нас, это мужчины сделали нас такими. Но мне, конечно, придётся притворяться, что я ничего не чувствовала. Нужно как-то делать вид, что верю в предписанные сказки. Это важно. Лишь бы только Айнур не видела, что целовала я его, как та, кем была! Возможно, Айнур верит в сказки. Остаётся надеяться, что она поверит и в мою сказку.

— Что? — надрывалась женщина, но мужчина не отвечал, и словно даже не замечал её. — Я вызову охранников!

Честно говоря, я была озадачена тем, что она ещё этого не сделала. Так и не дождавшись хоть какой-то реакции от него, Айнур бросила полный ненависти взгляд на меня. Я и раньше знала, что не нравлюсь ей, но этот её взгляд меня ужаснул. Так она на меня ещё ни разу не смотрела. Задрожав от страха, я быстро опустила глаза. Какой маленькой и уязвимой я почувствовала себя в этот момент.

— Это частный сад, — заявила Айнур незнакомцу. — У вас не было разрешения входить сюда! Вы не можете здесь находиться!

И снова он не ответил на её требования.

— Вы не имеете никакого права быть здесь, — повторила она, кипевшим негодованием, возмущением и яростью голосом.

Незнакомец, словно только что заметил женщину, окинул её оценивающим взглядом.

Из глубины сада доносился плеск воды в фонтане. Время отдыха уже закончилось, но другие «цветы» либо не получили разрешения снова выйти в сад, либо, проявив мудрость, сами воздержались от этого.

Признаться, я не могла понять действий Айнур. Почему, обнаружив в саду незнакомца, она не убежала? Откуда она могла знать, что он пришёл сюда не за тем, чтобы выбрать «фрукт», сорвать «цветок»? Почему она так уверена, что он не прыгнет на неё, чтобы схватить, заткнув рот и связав по рукам и ногам, не потащит её к стене? Ведь он вполне мог, забросив связанное извивающееся тело в сеть или просто обвязав верёвку, передать её своим подельникам, ожидавшим на вершине стены. А уже они оттуда могли бы просто швырнуть женщину на большую охапку соломы, лежащую к кузове ожидающего фургона. А кого потом заинтересует фургон, едущий по улице?

В общем, мне было не понятно поведение нашей старшей. Она не убежала. Она не позвала охранников. Но тогда, получается…. Конечно! Айнур должна знать этого мужчину!

Чуть-чуть приподняв голову, я на мгновение встретилась с ней глазами, но она снова переключила своё внимание на незнакомца. Это, прежде всего, он был центром её ярости и гнева. В тот момент, когда наши взгляды пересеклись, я успела разглядеть, что была для неё вторичным объектом. Я поняла, что не важна для ней. А ещё в глазах Айнур ясно читалось намерение уделить мне внимание позже.