Джон Норман - Свидетельница Гора

Нет, сказала я себе, это место не может быть неким типичным примитивным сообществом, занимающимся животноводством, гоняя стада на пастбища, разводя сады и пропалывая огороды. Скорее, это были чем-то в некотором роде, большим. Это было, образно говоря гнездо орлов.

Вот, например, я. Какой умной, замечательной и особенной я расценивала себя в моём прежнем мире. А потом меня оттуда забрали и перенесли сюда. И здесь я оказалась на своём месте, только не в политическом смысле, а в самом прямом, на моём истинном месте.

И действительно моя жизнь кардинально изменилась. Уже вскоре после моего прибытия в этот мир у меня не осталось никаких сомнений относительно того, что я должна буду здесь делать. Мне это ясно дали понять в загонах. Меня учили готовить и убираться, шить и стирать, в общем, выполнять многочисленные домашние работы. Кроме того, конечно, помимо этих домашних премудростей, полезных для любой женщины, меня обучали ублажать и служить, и, насколько я могу судить, с гораздо большим рвением, чем предыдущим навыкам. За то недолгое время, что я провела в этом мире, я освоила неисчислимые методы этого, чувственные и интимные. Я научилась двигаться, стоять, правильно опускаться на колени. Теперь я знала, как применять духи и косметику этого мира, как носить шёлк и железо. И я научилась доставлять удовольствие мужчинам, действительно удовольствие. Насколько всё это отличалось от моего прежнего мира!

Моя жизнь полностью изменилась.

Оказавшись здесь, я заняла своё место. Я узнала, что стала животным, собственностью, имуществом, во всём зависимым от желания других.

Но что я делала здесь, в горах, конкретно в этом месте? Меня доставили сюда тайно. Я не была принесена сюда, как те другие, которых я видела, привязанной к кольцу сбоку от седла, уравновешенная другой такой же, привязанной с другой стороны, или беспомощно переброшенной через седло, и выставленной на показ, наряду с другими трофеями.

Я даже не была из этого мира. Я не была ни крестьянской девушкой, пойманной посреди поля, ни богатой женщиной, уроженкой этого мира, украденной прямо из её спальни. Наверное, с их точки зрения я даже не была добычей. За меня заплатили.

Так что я здесь делала? Понятно, что меня доставили сюда, по крайней мере, частично, с той же целью, что и любую другую, такую, как я. Это казалось ясным исходя из отношения и интереса тех незнакомцев, очевидно покупателей, которые меня осматривали и оценивали в загонах, и перед которыми я выступала в одном только ошейнике. Но, в то же время, я не думала, что это было единственным соображением моей доставки сюда, и даже не главным. Уверена, что должно было быть что-то ещё, чего я пока не знаю.

Я размышляла над этой загадкой, стоя у решётки и опираясь на прутья.

Я была женщиной с далекого, очень отличающегося от этого мира, мира банальности, блеска и лицемерия, мира, боящегося подлинности и правды, того в котором люди боятся понимать и чувствовать.

Какой особенной, замечательной и умной считала я себя в том мире. А потом, кто-то один или даже несколько, оказавшись в том же самом мире, моём прежнем мире, заметил меня и принял решение. И вот я здесь. Не больше чем животное, собственность. Не было ли сделано мною что-то, часто задавала я себе вопрос, что могло повлиять на это решение? Может быть, я ненароком задела кокого-то, не того человека, или позволила выйти наружу тихому раздражению. Возможно, кому-то просто не понравилось выражение гнева на моём лице. А может, что-то в моём поведении намекнуло на наличие во мне слишком большого количества самодовольства или благодушия, или позволило предложить некий намёк на незаслуженное превосходство, или несколько презрительное отношение к другим. Как бы то ни было, но решение было принято, и я оказалась здесь, чтобы стать той, кем я теперь была, ничем во власти того, кто владеет правами на меня. Возможно, кого-то это позабавило. Впрочем, всё могло быть и не так, возможно, я сама имела прямое отношение к своему здесь присутствию, просто потому, что я была женщиной представлявшей интерес для мужчин, и кто-то из оценщиков заметил это, и определил, что я превосходно подхожу по определенным критериям. Я бы не исключала того, что, будучи обнаружена, я была внесена в какие-нибудь списки, ко мне присматривались, следили, прикидывали, обращая внимание не столько на то, кем я была тогда, сколько на то, чем я после соответствующего обучения, могла бы стать. Но каким образом, часто спрашивала я себя, те, кто интересовался такими вопросами и для кого они были, несомненно, просто бизнесом, могут оценить такие потенциальные возможности? Они что, представляли меня голой, или прикидывали, как я могла бы смотреться в шёлке, чувственно двигаться, стоять на коленях, в цепях, и так далее? А как они узнали о моей страстности, о моём жаре, о расстройстве, обо всём, что я так рьяно пыталась скрыть от всех остальных? Или это были предано им, тем, кто мог это рассмотреть, мной самой, неосознанно, в малейших движениях тела, в тонких выражениях лица? Какой они видели меня? Соблазнительным имуществом, просто пока ещё не находящимся в собственности, или может животным, одиноким и бессмысленным, тем, которое пока ещё не нашло своего хозяина?

Как скучно мне было в моём прежнем мире! Как мало для меня он означил! Какой неудовлетворенной и разбитой я там была! Я была словно крошечный обломок, плывущий по течению, бесцельный, гонимый волнами и ветром.

Но кто-то уже принял решение, и я очнулась в этом мире. Теперь я умела носить шёлк и железо.

С одной стороны мне было страшно находиться здесь. Зато теперь я больше не плыла по течению, не больше, чем эти прутья решётки. Я больше не была оторвана от истин и путей природы. Я была здесь и, хотелось мне того или нет, была той, кто я есть, окончательно и бесповоротно, женщиной, в самом полном значении этого слова. И во мне не было ни капли недовольства.

Внезапно долину пересекла ещё одна огромная птица, на сей раз, двигаясь вправо, очевидно, возвращаясь к месту своего базирования. Этот гигант не нёс на себе выставленных напоказ трофеев. То, что на длинных ремнях свисало с седла, больше напоминало почтовые или курьерские сумки. Всадник не был вооружён. А птица размером была несколько меньше, чем многие из тех, кого я видела до сих пор. И размах крыльев был меньше. Насколько я могла судить, это давало её преимущество в маневре.

И всё же интересно, что было основным занятием живших здесь мужчин. Какому типу мужчин здесь принадлежит такое имущество, как я? Кому принадлежу лично я? Мне хотелось бы принадлежать одному мужчине, служить ему, отлично и искренне, всеми способами, и я, как и мы все, надеялась быть единственной его собственностью моего вида. Но я боялась, что у таких мужчин, как эти, могло бы быть по несколько таких, как я. Мог ли такой мужчина удовлетвориться одной из нас? Что, если его вкус или настроение поменяется? Конечно, я постаралась бы быть такой, чтобы мой владелец не чувствовал потребности в других, в действительности, я попыталась бы быть такой, чтобы он не хотел даже думать о других. И разве мы не дороги? Не будет ли это аргументом для владельца, не держать больше чем одну из нас, по крайней мере, в одно и то же время? Впрочем, мужчины здесь, насколько я могла судить, исходя их того, что я видела из камеры, предпочитают не платить за своих женщин, по крайней мере, не за всех из них. Очевидно, они просто берут тех, которые им понравились.