Джон Норман - Свидетельница Гора

Вскоре на террасу вернулся тот человек, что увёл отсюда Дорну. На этот раз он появился в сопровождении какого-то грязного мужлана в кожаном фартуке и небольшим набором инструментов в руке.

Увидев того мужчину, который уводил Дорну, мои мысли немедленно перекинулись на неё. Вспомнилось, что сегодня вечером, она должна будет служить как рабыня, которой она и была. Возможно, уже теперь она готовилась к своей «проверке». Нет, скорее, поскольку она была высокой рабыней, её готовили к этому рабыни низших рангов. Уверена, что она будет стремиться покорно и рьяно пройти эту проверку. Подозреваю, что судьба её может сложиться весьма печально, если она провалит свою «проверку».

Насколько я поняла из разговоров, где-то в другом месте и в другое время, она была не только свободной женщиной, но и очень важной персоной. Они даже говорили о каких-то масках из серебра или золота. Конечно, здесь и сейчас её лицо было обнажено, а она была всего лишь одной из рабынь.

Вновь прибывший мужчина, судя по его одежде, правда, узнала я это позже, когда запомнила цвета разных каст и научилась по ним различать их представителей, являлся членом касты кожевников. Для многих гореанских городов характерна кастовая структура общества, которая играет существенную роль не только в социальном плане, но и с политической точки зрения. Кожевники — относятся к «низким кастам». Высшими кастами обычно считаются пять: Воины, Строители, Врачи, Писцы, и Посвященные. Посвященные иногда считаются самой высокой из этих пяти высших каст, а Воины чаще всего занимают должности администраторов и Убаров городов. Очень не просто в таком мире, как этот, отстранить от власти тех, кто искусен в работе с оружием. Если им не дать власть, они просто возьмут её сами. Однако в кастовой структуре хватает своих двусмысленностей. Например, некоторые относят Торговцев к высшим кастам, а другие этого не делают. Иногда Работорговцев считают подкастой Торговцев, и иногда как отдельную касту, и так далее. Для этого общества потеря касты обычно расценивается как очень серьезная ситуация. Впрочем, каста есть не у всех. Царствующих Жрецов, например, кем бы они ни были, нельзя отнести к какой-либо касте. Как про них говорят, они «выше касты». Точно так же нет касты у преступников и рабов. Считается, что преступники оставили свою касту и, таким образом, стали «вне касты». Ну, и конечно, рабы, которые относятся к разряду домашних животных, просто «ниже касты» или, возможно, лучше будет сказать, «в стороне от касты» или «отдельно от касты». Думаю, что есть и другие категории, которые также не принадлежат к какой-либо касте. Кто-то мог не быть воспитан «в касте», кто-то мог быть изгнан из касты, вышел сам или отказался от инициации и так далее. Кроме того, хватает групп людей, таких как варвары, дикари и тому подобные сообщества, социальная организация которых не основана на кастовом делении. Далеко не всё в этом мире, как впрочем, и в любом другом, просто и понятно, и может быть легко разложено по полочкам.

— Дорна уже стала проколотоухой девкой? — спросил мужчина, сидевший на троне, обращаясь к тому, что вернулся и привёл кожевника.

— Да, Капитан, — ответил тот.

Офицера чуть заметно улыбнулся, а остальные встретили эту новость смехом. Кое-кто даже ударил по левым плечам в знак одобрения. Это ещё раз подтвердило мой вывод о том, что простое прокалывание ушей в этом мире расценивается, по какой-то непонятной мне причине, как весьма значимый акт.

— Рабыня, — позвал меня офицер.

— Да, Господин, — откликнулась я, выгнув шею, чтобы посмотреть на него из того положения, в котором я лежала.

При этом он не приказал мне встать на колени. Выходило, что в его интересах было оставить меня в прежней позе. Конечно, подняться на колени, будучи связанной по рукам и ногам, довольно трудно, но не невозможно. Было бы приказано, и я бы это сделала, да ещё постаралась, чтобы это получилось настолько быстро и изящно, насколько возможно. От нас ожидается, что мы будем повиноваться без колебаний и моментально, и при этом, конечно, не забывая того условия, что это должно быть сделано максимально красиво, насколько это возможно. Как я уже заметила, эти люди имеют чрезвычайно развитое чувство прекрасного. Они требуют от своих рабынь красоты во всём, как во внешности, так и в движениях.

— Дорна, — заговорил он, — провела в рабстве больше времени, чем Ты, поэтому именно её уши сегодня стали первыми, которые были проколоты.

— Да, Господин, — отозвалась я.

— Соответственно, — продолжил офицер, — даже притом, что она — высокая рабыня, а Ты — низкая, в данный момент, именно Ты, поскольку твои уши ещё не прокололи, в тысячу раз выше её.

— Да, Господин, — ответила я.

Признаться, я была, весьма озадачена этим. Разве что ещё яснее стала очевидная культурная важность проколотых ушей в этом мире.

— Однако, — добавил мужчина, — как только твои уши будут проткнуты, Ты снова станешь в тысячу раз ниже её.

— Да, Господин, — кивнула я.

Офицер повернулся к мужлану в засаленном фартуке и приказал, ткнув пальцем в меня:

— Проткни ей уши.

Конечно, будучи связанной по рукам и ногам, я не могла сопротивляться. Кожевник положил свой набор инструментов подле меня и, развязав тесёмку, развернул его.

— Поставьте её на колени, — буркнул он.

Надзиратель схватил меня за волосы и, не обращая внимания на то, что причиняет мне боль, рывком вздёрнул меня в коленопреклонённое положение.

— Разведи колени, — напомнил мне Тэнрик.

— Придержи её голову, — попросил кожевник надзирателя, который опустился на колени позади меня, запустил руки в мои волосы, и сжал так, что нечего было и думать о том, чтобы пошевелить головой, не причинив себе дикой боли.

Мне хватало и той боли, которую он причинял, просто удерживая меня.

— Ты и Ты, возьмите её за руки, — продолжил распоряжаться рабочий. — Держите её на коленях.

Два товарища присели с двух сторон от меня и вцепились в мои руки. Теперь тогда удерживалась на месте, верёвками на руках и ногах, и тремя мужчинами, державшими меня за волосы и за руки. Их пальцы сомкнулись на моих плечах так жёстко, что у меня не было сомнений, что на коже останутся синяки. Честно говоря, мне эти предосторожности казались не только чрезмерными, но и ненужными. Прокалывание ушей само по себе не вызывало у меня большого страха. Однако насколько я поняла, в этом мире многих женщин это могло повергнуть в шок и панику. Не исключено, что они вопили и пытались отбиваться, что впрочем, было абсолютно бесполезным занятием. Теперь до меня ещё с большей очевидностью начала доходить значимость проколотых ушей в этом мире. Это заставило меня почувствовать себя неуютно. Если бы я действительно правильно поняла значение этого акта, то возможно, я сама ожидала бы этого с ужасом и пыталась сопротивляться. Однако я понимала всю бессмысленность, глупость и неэффективность этого занятия. Но в тот момент я ещё сомневалась в своих выводах. Как рабыне мне казалось вполне соответствующим, что мои уши будут проколоты, как и то, что мужчины решили сделать это со мной потому, что они этого пожелали. Для меня не остался не замеченным тот факт, что это делалось со мной, стоящей на коленях. Это ясно давало мне понять, что прокалывание было чем-то, что могло быть сделано только с рабынями. Кроме того, надзиратель, поднявший меня с пола, приказал мне расставить колени. Таким образом, во время всего процесса, я должна была стоять в позе совершенно определенного вида рабынь. Это как бы связывало воедино прокалывание моих ушей и вид рабыни, к которому я принадлежала.