Джон Норман - Свидетельница Гора

Я неподвижно лежала в покачивающейся сети. В этом месте было сыро и холодно.

Вообще-то, в целом, в плане избегания захвата скорее свободная женщина имеет преимущество перед рабыней, поскольку не считается домашним животным. Вот простой пример, предположим, что некий город пал, организованное сопротивление его защитников в основном подавлено. В такой ситуации, мужчине надо быть готовым к тому, что свободную женщину ему придётся искать и преследовать, в конце концов, в данный момент она всё ещё остаётся свободным человеком, с другой стороны он не ожидает, что его ждёт утомительное преследование рабыни. Ему достаточно просто приказать ей остановиться, продемонстрировать себя и, если она ему понравится, потребовать подставить руки для его цепей, наручников или верёвки. В такой ситуации рабыня, если она достаточно умна, покорно поспешит к своему новому владельцу. Ведь она получила приказ свободного мужчины! Будет ли она терять время и прижиматься к стене, у которой её поймали? Разве она не рабыня? Может, следует повторить ей команду? Если рабыня разумна, то она встанет на колени у его ног, склонит голову в почтении, и примется робко облизывать и целовать его ноги, возможно, пыльные, вымазанные пеплом и кровью. Теперь у неё есть новый владелец! Так не должна ли она спешить к своему месту у его ног, точно так же, как поспешило туда домашнее животное любого другого вида, подозванное словом, свистом или щелчком пальцев? Она просто не посмеет не повиноваться. Она знает, что может последовать за этим. Она — домашнее животное, у которого просто сменился хозяин. Поэтому она обязательно, покорно встанет перед ним на колени. Она без сомнений примет, как и должна, свои новые оковы.

Я снова услышала плеск воды снизу. Там явно что-то было. Судя по всему до поверхности воды было не больше нескольких футов. Возможно, я висела над тем, что могло быть сточным колодцем крепости. Хотя, судя по отсутствию запаха, это скорее мог быть своего рода бассейн или резервуар, с запасом воды. Трудно сказать. Но, у меня не было сомнений, что я находилась значительно ниже уровня улиц крепости или города.

Я немного потянулась и покрутила конечностями, разминая затёкшие мышцы. Мои лодыжки и запястья были связаны, так что ни на что другое я была не способна. Фактически, я была абсолютно беспомощна. Нечего было даже надеяться освободиться своими силами. Когда мужчины, живущие в этом мире, связывают женщину, то она остаётся связанной. Это я хорошо изучила за время, проведённое в загонах. Одним из моих первых уроков там стало то, что меня связали по рукам и ногам, а затем приказали освободиться. Не меньше ана я дёргалась и извивалась под наблюдением смеющихся охранников, пока, наконец, не заплакав от бессилия, не запросила пощады:

— Простите меня, Господ! Я не могу освободиться сама!

— Не забывай об этом, — строго сказал мне охранник.

— Хорошо, Господин, — со слезами на глазах, пообещала я.

В тот раз я ожидала, что меня сразу развяжут, но они оставили верёвки на мне на времени ужина, а потом и на всю ночь. Они освободили меня и остальных только утром, позволив облегчиться и ползти на четвереньках к миске с моей утренней кашей. Мои мускулы за ночь настолько одеревенели, что даже ползти получалось с трудом.

Однако больше всего меня интересовал вопрос, что меня здесь ждало. Я поняла, что мне предстоит быть подземной рабыней, но я понятья не имела, что это могло означать. Смотрителя подземелья мужчины называли «Тарск». Интересно, на что они намекали?

Исходя из длительности спуска сюда, от которого моё тело до сих пор горело, можно было предположить, что я нахожусь намного ниже уровня улиц крепости или, возможно, города, а поскольку спуск был наклонным и не всегда спиральным, то и в сотнях ярдов от той башни, с которой меня сюда сбросили. Я подозревала, что подземелье или подземелья должны быть где-то поблизости.

Темнота. Холод. Что ждёт меня здесь? Помимо этого в голове роились десятки других вопросов.

Почему те мужчины купили именно меня? Почему не какую-нибудь другую? Почему они вообще меня купили, ведь насколько я поняла, они редко тратились на то, чтобы покупать женщин, предпочитая другие способы их приобретения? Почему они хотели девушку, которая была бы не осведомлена или почти не осведомлена о местных реалиях?

Как мне хотелось оказаться как можно дальше отсюда!

Предположительно, я была красива. Но тогда, для чего может быть использована моя красота в этом месте? В подземельях? Кроме того, мне говорили, что я полна жизненности, причём необычайно, даже по меркам этого мира. Конечно, в моём собственном мире моя жизненность и сексуальность осуждалась, снижалась, отрицалась и умерщвлялась. Я долго скрывала эти свои качества от остальных. Я даже пыталась стыдиться их. Насколько странным кажется теперь мне мой прежний мир, в котором, от людей требуется притворяться холодными и бесчувственными, в котором их приучают стыдиться своего здоровья. Женщин, питавших к мужчинам такие же чувства, какие были у меня, поносили всеми возможными эпитетами, лишь бы унизить, исказить, изуродовать и сломать их, в конечном итоге сделав бесчувственными. Неужели, часто спрашивала я себя, мы представляли такую опасность для мощнейшей и всепроникающей программы промывания мозгов? Разве для них было недостаточно того, чтобы они осуществляли почти тотальный контроль над СМИ и образованием? Почему они так боялись тишайшего шёпота правды? Неужели для них это действительно было настолько опасно? Или они хотят просто подавить любое мнение, любые вопросы и мысли? Было ли действительно столь необходимо закрыть «свободный рынок идей», оставив его только на бумаге? Как крошечны и незаметны генетические коды организма! Их едва можно обнаружить с помощью самого чувствительного оборудования. Каким чахлым ростком была правда! Как смогла прорасти былинка среди камней? Одна крохотная, зелёная былинка среди камней? Получается, это её они боялись столь сильно? Но настолько же прекрасным может быть простой стебелёк зелёной травы на фоне серых камней! Честно говоря, мне не казалось, что чувства, такие как мои, на самом деле так уж угрожали предписанным «движениям». Или эти чувства настолько затрудняли для них продолжение подмены общих интересов, своими собственными? Конечно же, я не мешала им делать этого. Разве не казались эти тонкие ростки правды забавными, в своей слабости и малости, на фоне массивных наслоений лжи? Кого они могли напугать? Они были настолько крошечными, эти ростки правды. Впрочем, не исключено, что они были правы. Возможно, даже маленькая правда может быть опасна. В кромешной темноте огонёк спички виден издалека. Для стога соломы может быть достаточно даже самой крохотной искры. В конце концов, уже были случаи, когда скромная, по сравнению с историческим опытом целых эпох, правда, подрывала мифы, на которых базировалось понятие о мире. Разве луны Юпитера не разрушили теорию прозрачной сферы? Так может тогда, стоит уничтожить телескопы, раз уж они позволяют видеть правду? Через них слишком далеко и слишком ясно видно. Они слишком глубоко позволяют изучить реальность. А разве горстка найденных окаменелостей не опрокидывала понятий об истории мира? Так может тогда вообще запретить людям исследовать землю под своими ногами, ведь может случиться так, что они узнают о том, на чём они действительно стоят. Как коварны могут оказаться скромные, повторяющиеся элементы здорового организма, компоненты его естественного биологического развития. Как тихо и тонко, и в то же время как настойчиво и стойко противостоят они пропаганде искажений законов природы и попыток конституировать её. Но природа не умеет читать. Так что она не знает, чем она должна быть. Она просто позволяет другим читать её, если они посмеют. Как будет странно, если мы действительно станем концом истории, если наше слабое понимание окружающего мира, наши требования, брошенные в пустоту, приведут к концу нашей вселенной. Мы, знакомые с взлетом и падением империй, свидетели постройки пирамид, шедшие по улицам Вавилона и Ниневии, слышавшие поступь легионов и видевшие отплытие Великой Армады, можем застать этот момент, так и не познав того, что могло стать вершиной и значением вечности.