Джеймс Айлингтон - Тень ушедшего

Зал был большим-большим. Стол за столом, люди болтают, смеются, все в лучших костюмах, в изящных платьях. Кровь приливала к сердцу, когда он от своего стола, чуть приподнятого над другими, обозревал толпу. Столько народа! Друзья и родные собрались на его праздник. Приятная теплота омывала тело – и не только от выпитого доброго вина.

Это было счастье.

Давьян приказал себе оставаться настороже, не увлекаться. Происходящее было ему знакомо. Он воскрешал воспоминание, не в силах ничего в нем изменить, – точно таким, каким сохранил его Малшаш. Он понимал, что каким-то образом сумел вскрыть запертый ящик, знал, что это воспоминание из личных, но уже не знал, как остановиться.

Он взглянул налево, и у него перехватило дыхание. Рядом сидела прекраснейшая из женщин. Длинные черные волосы падали на плечи, блестели в свете фонариков. Стройное тело, овальное лицо, большие голубые глаза и нежные полные губы. Они чуть раздвинулись в улыбке, когда девушка поймала его взгляд и склонилась к нему.

– Нравится то, что видишь?

Давьян почувствовал, что улыбается в ответ.

– Думаю, ответ ты знаешь сама. – Он огляделся. – Наверное, дурно желать, чтобы скорее закончилась собственная свадьба? – заговорщицки шепнул он.

Девушка – Давьян уже знал, что ее звали Эллиави, – наклонилась еще ближе и ответила долгим страстным поцелуем. За спиной восторженно закричали, засвистели гости.

– Вовсе не дурно… муж, – шепнула в ответ жена. Давьян упивался происходящим. Мгновение было прекрасно, такого он не мог бы вообразить, на такое не смел надеяться. Он снова взглянул на Эллиави. Она была изумительна. Он сознавал – глубоко, как ничего прежде не сознавал, – что недостоин ее. Ее никто недостоин. Быть может, на его счастье. Он был лучшим из тех, кто не ровня ей.

Слуга, подойдя, легонько тронул Элл за плечо, шепнул ей что-то на ухо. Девушка кивнула и, снова наклонившись к нему, защекотала губами ухо.

– Я сейчас же вернусь, любимый.

Ее глаза сияли.

Он сжал ее ладонь.

– Я буду ждать.

Он проводил взглядом уходящую за слугой жену – такую прекрасную в белом свадебном платье. Когда она скрылась за дверью, он снова уделил внимание празднеству, вежливо кивая подходившим его поздравить гостям. От улыбки ныли – буквально ныли! – щеки, но он охотно терпел. По натуре он был не из тех, кому легко дается счастье, а эта ночь, несомненно, была счастливой.

Прошло полчаса. Он поймал себя на том, что все чаще поглядывает на дверь, за которой скрылась Элл, ждет ее возвращения. Но дверь оставалась закрытой. Он поискал взглядом в толпе: приходившего за ней слуги тоже не видно.

Наконец он подозвал другого усталого паренька, разносившего напитки.

– Прости, – спросил он, – ты не видел мою жену? Мальчик опешил, приняв было вопрос за шутку, потом огляделся, ожидая сразу увидеть Эллиави. И наконец покачал головой.

– Прости, благородный Дешрель. Не видел.

Давьян заметил, что хмурит брови и недовольно вздыхает. Как видно, придется искать ее самому. Встав, он пробрался между забытыми в проходе стульями и выскользнул в дверь, за которой скрылась Элл.

За коротким коридором, где горел всего один факел, открылась вторая дверь, она шла во двор замка. Он почувствовал, как сильнее сошлись брови. Каер Лиордас он знал плоховато и не сообразил, что эта дверь ведет наружу. Что понадобилось там Элл?

Двор был освещен, но в ветреную ночь многие факелы коптили – никто их не поправлял, у стражников тоже на уме был один пир. Давьян поймал себя на том, что, с чуть закружившейся от вина головой, бесцельно бредет вдоль замковой стены.

Потом он увидел. Проблеск, белое пятно в черной грязи канавы. Еще не понимая, он подошел, вгляделся в полумрак.

Вопль вырвался из горла раньше, чем он понял, что происходит. Он стоял коленями в грязи, в холодной жиже, криками призывая на помощь и баюкая окровавленную голову Элл. Ее глаза слепо уставились на него, из неровного разреза на горле еще сочилась темно-красная жидкость. Все платье было измазано и порвано так, что он не хотел даже думать, что с ней сделали. Не переставая плакать, он заботливо, нежно оправил на жене одежду.

За спиной раздались крики, на его призыв сбежались люди. Кто-то ахнул от ужаса, первым рассмотрев открывшееся зрелище, но он не оборачивался, не мог оторвать глаз от Элл. Он мягко качал ее на коленях, из горла рвались рыдания, слезы заливали ее прекрасное холодное лицо.

Нет. Так быть не может. Он не позволит, чтоб было так.

Он углубился в свой тайник, он уходил глубоко – глубоко как никогда. Он вычерпал все. Он закрыл глаза, ощутил под ладонями холодную влажную кожу Элл и перелил в нее всю суть. Он чувствовал, как закрывается рана на шее, как выцветают испятнавшие ее тело синяки. Он напрягался, всей волей желая, чтобы снова забилось сердце, чтобы вернулась жизнь. Он опустошал себя, зная, что перешел опасную черту, и не боясь этого.

Но когда он открыл глаза, Элл все так же смотрела в сумрачное небо. Грудь не двигалась. Кожа осталась холодной.

Он не знал, сколько прошло времени, пока не ощутил на своем плече руку. Илрин, его учитель в Академии.

– Кто это сделал? – дрогнувшим голосом спросил Илрин. В глазах его стоял ужас, гнев, боль и горе. Элл тоже была его ученицей.

Давьян понял, что озирается. Взгляд его нашел молодого парня – кто он, вспомнилось не сразу, но когда вспомнилось, горе полыхнуло раскаленной добела яростью. Слуга, который привел ее сюда. Привел на смерть.

Он мгновенно оказался на ногах: он никогда не поверил бы, что способен двигаться так быстро. Проскользнув через густеющую толпу, он сжал горло мальчишки обеими руками.

– Рассказывай! – прорычал он. И едва узнал собственный голос.

По лицу паренька текла кровь.

– Это был священник, – выдавил он. – Тот, что вас венчал. Он попросил меня вызвать твою жену.

Давьян смотрел на парня, не ощущая ничего, кроме ярости. Он увлек Элл к смерти. Он в этом участвовал.

Тайник уже пополнялся. Он перелил суть в ладони, придав им десятикратную силу, и дернул.

Шея слуги переломилась сухой веткой. Тихий стон прошел по толпе пораженных зрителей.

Давьян почувствовал, как оборачивается, шарит глазами по толпе. Священник. Святой якобы человек. Он это сделал. Люди шарахались от него; кто-то из друзей окликал, умоляя остановиться, но никто не встал на пути. Не так они были глупы. Попытайся они всей толпой удержать его, он бы даже не заметил. Отмахнулся бы как от мух. Он найдет того священника и убьет, медленно и мучительно.